Удар шаровой молнии - [28]

– Не болтай ерунды! Ты заговорена от смерти. Заговорена своей бабкой!

– Дурак ты!

– Как поживает бабуля?

– Прабабушка умерла, но это не значит, что у меня развязаны руки.

– О, ты найдешь массу причин, чтобы не поехать со мной во Львов! Ну, давай рассказывай. Надо поставить на ноги переростка-братца, так?

– Неужели ты думаешь, Иван, что я живу в Этом городе просто так, по своей прихоти?

– Опять на кого-то работаешь?! Ну что с тобой делать? Я же тебя всем обеспечу. Слышишь, всем! И ты мне не будешь обязана. Все мое процветание началось с твоих денег. Ты угробила банкира Патрикеева и часть заработанного вложила в мой капитал. А могла меня кинуть…

– Прекрати, Ваня!..

– А чего нам скрывать? Или ты Шандора боишься? Так он почти не понимает по-русски. Я не стыжусь пролитой крови и никогда не стыдился. Все в этом мире зиждется на крови. Государственный строй, капитал, любовь, творчество, даже рождение ребенка! Так не будем ханжами! Не будем воротить нос от лужицы крови!

– Мило, – вяло похлопала она в ладоши. Прямо гимн злодейству.

– Я знаю, что это противоречит твоей натуре, но ты не можешь остановиться. Ты убивала за деньги и просто так. И это сидит в тебе. Ты способна убить и готова убивать.

– Что за вздор ты несешь, ей-богу! У меня разболелась голова от твоей трескотни…

Он проводил ее до самой двери и на прощание, поцеловав в щеку, сказал:

– Завтра надо будет обсудить очень важный вопрос.

– Отвянь!

И тогда он спел первую строчку любимой песни: «Са-ай сарро позор бибарледи ингоше…» <Высохшие уста прекрасной пурпурной дамы неподвижны (венг.)>.

Родион едва держался на ногах. Время уже было за полночь, когда он вернулся домой. От него разило водкой.

– Где ты ходишь? – Патимат уже несколько часов не находила себе места, бегала от окна к окну, роняла слезы.

Аида тоже вышла встречать брата и стояла, скрестив руки на груди. Он посмотрел на сестру виновато, как бы моля о пощаде, но ее взгляд был суров.

Родион отстранил рукой мать и, ни слова не говоря, шатаясь, прошел к себе в комнату.

– О, горе мне! – запричитала Патимат. – Новая напасть!

Она сказала еще много слов, но они потонули в звуках «гранжа». Курт Кобейн, как всегда, пел о том, что жизнь – дерьмо и требуется некое усилие, чтобы раз и навсегда покончить с этим дерьмом.

Аида обняла за плечи Патимат, и мачеха разрыдалась у нее на груди.

– Ах, утка с яблоками! Утка с яблоками! – голосила она. – Зачем я послушалась тебя? Зачем не осталась дома?

– Пойдем на кухню, – ласково приказала падчерица. – Ты сваришь мне калмыцкий чай.

Женщины сидели и пили чай, когда Родя ворвался на кухню и, перекрикивая Кобейна, завопил:

– Она лежала там! На деревянной полке! Совершенно голая! С пулей в затылке! Абсолютно, абсолютно голая! С простреленным затылком! И никто ей не помог! Слышите, никто! И мне уже никто не поможет! И самое страшное, самое чудовищное в том, что я знаю, кто это сделал!..

Он не договорил, потому что Аида окатила его из чайника, в который она только что налила свежую воду для кипячения. Родион замер с открытым ртом, весь дрожа то ли от шока, то ли от холода.

– Ты сам во всем виноват, – сказала она спокойно, будто ничего не произошло. – Когда-нибудь надо отвечать за свои поступки, за свое головотяпство. Или ты собираешься всю жизнь оставаться ребенком? Я не велела брать ее с собой в Екатеринбург, просила быть предельно осторожным, советовала обратиться в агентство по продаже недвижимости. Мои слова для тебя пустой звук?

Ты выдал незнакомым людям наш адрес. Они ждали этого целый год. Теперь следят за всеми нами. Алена пала первой жертвой. Вчера я угодила в переделку и чудом выкарабкалась. Патимат тебе расскажет, в каком состоянии я приехала домой. Так что, милый братец, возьми себя в руки и не хнычь. Ты – мужчина. Не забывай об этом.

– За что же тебя так возненавидели? – осмелился спросить мужчина.

– За доблесть и отвагу, – усмехнулась она, – проявленную в борьбе за теплое место под солнцем.

– И много трупов на твоей совести?

– Трупов всегда больше, чем живых, – изрекла Аида, – и на моей совести достаточно, но это моя совесть. А ты позаботься о своей.

– Хорошо.

Он продолжал стоять в луже, никак не пытаясь исправить положение, и, когда сестра ушла, пожелав всем спокойной ночи, так и рухнул на колени перед матерью. Патимат во время их разговора не прекращала плакать.

Он уткнулся лицом в материнские колени и прошептал: «Мама, спаси меня от нее!..»

На следующее утро Мадьяр лишил ее традиционного капуччино в «Коко Банго». Он ворвался к ней ни свет ни заря.

– Под дверью, что ли, ночевал?

– Мы с Шандором переехали в гостиницу поближе. Тебе нельзя больше показываться там, в этом кафе. Надо выработать план действий.

– А не пошел бы ты! У меня со вчерашнего в ухе звенит!

– Не дури! Борзой так просто не отстанет. Ты не знаешь этого человека.

– Ты-то откуда его знаешь?

– Сама удружила год назад. Это Борзой выбил мне зубы в аэропорту, когда я ждал тебя и предавался сладким мечтам о предстоящей женитьбе. Он мне за все ответит.

– И за несостоявшуюся свадьбу тоже?

– За все.

– Ваня, ты – больной. Я это поняла еще вчера, когда ты пел гимн крови и злодейству.