Удар отточенным пером - [8]

Валеев перевел на меня тяжелый взгляд, а Лебедев сморщился.

– Юридический лингвист, – уточнил Валеев.

– Ну, примерно, – согласился я.

– Самое то, что надо, – повторил Валеев. – Давай, покажи, Ринат Русланович!

После этого загадочного императива директор хозяйства несколько секунд поколебался и наконец показал. Трагически кряхтя, Лебедев извлек из кармана куртки сложенную вчетверо газету. Газета называлась скучно: «Сельское обозрение», а вот первая же статья была озаглавлена вполне провокационно. Директор АФК брезгливо тряхнул газетой, разложил на столе и ткнул красным пальцем-сосиской на первую полосу:

СТАРАЯ ОЗЕРНАЯ КОРОВА.

или Какой гадостью кормит нас фермерское хозяйство «Старое Озерное»?

Под нелестным заголовком красовалось фото действительно старой и очень изможденной жизнью коровы с торчащими тазовыми костями, выпирающими позвонками и необыкновенно грустным плачущим глазом, в котором сконцентрировалась вся скорбь вегетарианского мира. В мясозаготовках эта скорбь называлась попросту некондицией. Газета оказалась областной. Интерес Валеева к юридической лингвистике начал проясняться.

– Где это? – спросил я, водя пальцем по фотографии.

Ни малейших сомнений в том, что этот крупнорогатый Мафусаил чертовски стар, у меня не было, а вот по поводу того, что корова из Старого Озерного, сомнения как раз закрались.

Многие коровники, амбары, свинарники, молочные фермы, доставшиеся фермерам в наследство от советской системы колхозов, неотличимы друг от друга. Российский пейзаж тоже не слишком радует глаз разнообразием, поэтому тот, кто не был в Старом Озерном, может легко поверить фотографии. Однако тот, кто лично знаком с Валеевым и с его подходом к делу, знает, что в его фермерском хозяйстве все по-другому.

Тимур Тимурович слыл человеком странноватым. Жил главврач один, после развода не женился, близких друзей не имел, не пил (как я считал до сегодняшнего дня), выписывал три специальных журнала по ветеринарии и сельхозтехнике и с неофитским задором внедрял в консервативную деревенскую работу новые методики и технологии. Удивлял Валеев односельчан и небывалой для российской деревни предприимчивостью. На свои эксперименты он получал областные гранты, но еще более странным казался тот факт, что выигранные деньги тратились непосредственно на то, что было описано в грантовой заявке. За это его считали не только чудаком, но и даже немного блаженным.

Я знал, что пару лет назад Валеев с Лебедевым занялись поставками фермерских продуктов в магазины области и выкупили бо́льшую часть акций хозяйства, фактически отказавшись от инвестиций. После чего заборы у подавляющего большинства населения деревни стремительно выпрямились, а многие были заменены на кирпич и даже модную ковку. Изменился и ландшафт самой фермы. Появились новый молокозавод и линия по производству колбас, старый советский коровник отремонтировали, утеплили, обновили теплицы, и даже высоким инженерным технологиям на ферме нашлось место, например, удобрения к растениям подавались под присмотром специального компьютера, который сам рассчитывал температуру и влажность.

До сельскохозяйственного рая Старое Озерное не дотягивало, но свою физиономию деревня приобрела. Это была физиономия, вполне довольная жизнью, а не та грустная рожа, что смотрела с фотографии на фоне горбатого сарая.

– Независимое журналистское расследование, етитский хрен! – вломил Валеев с чувством, показывая на газету.

Пробежав глазами статью, я сразу понял, что мы имеем дело с грамотным противником. В самом тексте не было ничего криминального: показатели жирности масла, надои, госты на молочную продукцию. Все соответствовало реальности, и опровергать тут, в сущности, нечего. Но кто будет обращать внимание на цифры, если в память врежется образ старой дохлой коровы?

Хитро́.

В конце статьи совсем уже ни к селу ни к городу помещалась карикатура, на которой были изображены пляшущие человечки с горящими шапками на головах. Подпись под фото гласила: «На воре шапка горит». И снова не за что зацепиться: несмотря на то что под ворами явно подразумевались Лебедев с Валеевым, если дело доедет до суда, то автор статьи наверняка сошлется на то, что сообщение безадресное и никто конкретно не имелся в виду.

– Конкуренты? – спросил я, вдоволь насмотревшись на этот шедевр местной журналистики.

Видимо, решив, что газета больше не нужна, Лебедев моментально смял ее и в ярости отправил в мусорное ведро.

– Я у себя, что ли, ворую! – воскликнул директор. – Значит, мы с Тимуром Тимуровичем друг у друга воруем. Так, что ли?

Он говорил «знащит» и «Тимуровищем» – верный признак того, что дома он говорит по-татарски.

Пока Лебедев высказывался, Валеев извлек из ведра газету, крикливым желтушным дизайном вопившую о том, что деревне срочно нужен человек книжной культуры, специалист по словам.

Если честно, Валеев снова удивил меня. Уверяя всех в том, что не может точно сформулировать разницу между филологом и философом, он был совсем не прост, как оказалось, моментально смекнув, что нужно делать с газетой. Промахнулся Тимур Тимурович только в одном: выбрав себе в союзники человека, который однажды уже проиграл на гуманитарном фронте. То есть меня. Впрочем, это была не его вина, а я надеялся стать лишь посредником между ним и моей теткой, которая как раз и специализировалась на таких вот словесных баталиях.