Удар отточенным пером - [7]

Смугляночка Лейла была совсем другой, она дулась и дурачилась, и все эти гримаски шли ее маленькому вздернутому носику и черным смеющимся глазам. Ее задница, обтянутая сейчас лосинами, вообще выше всяких похвал.

– Ну, что? – Марина посмотрела на подругу, и они прильнули друг к другу взглядами, как будто общались мысленно. Как это работает, я не в курсе, но через пару секунд Лейла внезапно переменила решение.

– Идем на вакцинацию, что! – сказала она, продолжая нежно разглядывать подругу.

Это было слишком соблазнительно, чтобы медлить.

– Ок, встретимся в коровнике, – сказал я, поспешно шагая через порог.

Глава 4. Старая корова

Физика отвечает на вопросы «как?», «почему?».

А на вопросы «зачем?» пусть отвечают умные люди.

Ну там философы и прочие.

Из перлов вузовских преподавателей

Пока я пробирался к Валееву, СМС оповестила еще о трех непринятых звонках от Виктории. Я надеялся, что к моему приезду она еще будет жива, о чем я немедленно попросил ее в ответной СМС, так как звонки по-прежнему не проходили. «Не дождешься!» – тут же ответила тетка.

К моему удивлению, главврач встретил меня в состоянии угрюмом и подвыпившем. Что было более чем странно, если учесть тот факт, что с момента нашей последней встречи, во время которой Валеев прочел мне лекцию «с кем, когда и сколько», прошло не больше часа. Это если полностью скинуть со счетов то, что наш главный вообще не пьет.

Тимур Тимурович тяжело посмотрел на меня припухшими красными глазами, выдававшими не только трезвенника, но и гипертоника, и открыл было рот, чтобы как-то прояснить ситуацию, но в этот момент дверь распахнулась, и в коровник ввалился человек, напоминавший комплекцией Карлсона. Я сразу понял, кто это. Сегодня я уже видел этого дядьку, когда сидел верхом на памятнике: его упитанное розовощекое лицо в формате А3 возглавляло доску почета, и именно на него показывала длань вождя мирового пролетариата. Лебедев Р. Р., «ударник труда», «директор хозяйства Старое Озерное», посмотрел на меня исподлобья. Вживую мы виделись впервые.

С пьяной церемонностью Валеев представил нас, обдав меня запахом перегара и переваривающейся колбасы.

– Это Ринат Русланович, директор… А это Саша. Наш философ.

Ринат Русланович протянул руку и внимательно посмотрел мне в лицо. Он тоже был подшофе.

– Философ, – еще раз подчеркнул Валеев и привел аргумент: – Зайнап-апу помнишь?

– Как уж, – ответил Лебедев. – Троюродный племянник я ей.

– Племянник! Большой человек, а забор у бабки косой, – тут же вставил Валеев.

– Поправим, – заверил Лебедев.

– Поздно, поправили уже. – Главврач кивнул в мою сторону. – Не было бы счастья, как говорится. Вот, философ наш взялся забор чинить да повалил. Ладно Витька-тракторист с мужиками взялся.

Наши с Лебедевым взгляды встретились: мой – трезвый и недоумевающий, его – пьяный и осуждающий. Куда шла наша вялая странная беседа, понять было сложно. Однако, видимо, у Валеева был какой-то план, потому что, выждав небольшую паузу, главврач похлопал меня по плечу и возразил сам себе:

– Зато, когда у нас на сутки свет отключили, Берсеньев нам про одного англичанина рассказывал, который на корабле из Англии в Австралию плыл. У Зайнап-апы тогда света дожидались… Всей деревней к ней в дом набились, но даже не подрался никто. Как его звали-то?

Я молчал, окончательно сбитый с толку, но Валеев был настойчив:

– Ну, этого, который на корабле плыл, как звали?

– Эдмунд Талбот? – неуверенно сказал я, сообразив наконец, что, видимо, Валеев имеет в виду героя романа Уильяма Голдинга «На край света», про приключения которого я действительно однажды рассказывал, когда в деревне несколько дней меняли опоры электрических столбов и надо было чем-то занять народ.

Если бы я был поопытнее, то выбрал бы что-нибудь из Майна Рида. Но рассказ был начат, пришлось соображать по ходу дела. В итоге от оригинальной истории я оставил только море, устройство корабля, заговор против капитана, шторм, пожар и счастливое прибытие в Австралию. Весь аллегорический смысл романа был мною безжалостно вымаран, секс джентльмена со шлюхой был заменен на воспоминания о невесте и неясные томления (помня про вкусы массового читателя, я не мог вовсе исключить любовную историю), зато про гея-священника и его убийство я совсем не стал ничего рассказывать, решив, что такой любви мой массовый читатель, напичканный ужасами про Гейропу, может не выдержать. В итоге мой рассказ действительно помог скоротать пару-тройку вечеров. Только Валеев зачем-то преувеличил: слушала меня далеко не вся деревня, а дети с семи до двенадцати, старики, несколько женщин и сам Валеев. Остальное народонаселение по случаю форс-мажора лечило нервы отнюдь не литературой.

– Эдмунд Талбот! – торжественно повторил Валеев, и аристократическое английское имя громко отрикошетило от деревянной обшивки фельдшерской.

– Я же говорю, философ, – кивнул главврач директору и перешел к делу. – Как раз то, что нам с тобой надо, Ринатыч!

Лебедев соображал туго и все еще смотрел на меня с подозрением.

– У нашего философа, – продолжал Валеев, – есть сестра. Она юрист.

– Лингвист, – поправил я.