Удар и защита - [13]

«Сбит сигнал, оторвано крыло правого борта», — доложил водитель.

«Спокойно», — сказал сам себе командир, быстро повернул башню, установил новый прицел. Заряжающий, дослав новый снаряд, доложил: «Готово».

Выстрел, и немецкая самоходка осела, развалив борта. Рота продолжала атаку. Слева и справа шли другие роты из батальонов майоров Дорошкова и Колхидашвили.

На шоссе Львов — Буск всюду следы панического бегства противника, артиллерийские расчеты спешно устанавливают противотанковые орудия. Танки Хорина увеличивают скорость, идут на сближение с противником, чтобы заставить его авиацию или прекратить бомбежку, или… бомбить вместе с советскими танками и свою пехоту. Пулеметные очереди, как гребенка, метут рожь, в которой прячутся немецкие пехотинцы. Гитлеровцы бросают машины, оружие, сдаются в плен. Государственная граница снова в руках советских войск…

Внезапный удар на рассвете 22 июня потеснил наши части из города и крепости Перемышль. Германские генералы уже собрались писать победные реляции, когда пехота и советские танки контратаковали немецкие войска. 13 танков «Т-34» приняли бой с 50 немецкими танками, удерживая их на подступах к городу, пока стрелковые части, выбив из города противника, организованно вывели семьи военнослужащих, вывезли военное и техническое имущество. За это время немцы потеряли 14 танков, а тридцатьчетверки отошли, не потеряв ни одной машины.

В районе Луцк — Ровно — Броды противник, взбешенный упорством советских танкистов, пытался пробить дорогу к Киеву, введя в боевые действия большое число танков. 24 июня завязывается пятидневное танковое сражение, в котором с обеих сторон участвуют тысячи танков.

Вот что рассказал участник этих боев — офицер-танкист Г. Пенежко:

«Утром я получил задание доставить пакет командиру корпуса. На пути в штаб корпуса, свернув в селе Крупец с шоссе на полевую дорогу, Микита остановил машину — мы услышали какой-то гул. Не пойму, откуда он. Впереди, к селу Ситно, — чистое поле ржи, на шоссе никакого движения. Всматриваюсь в опушку леса, что в полукилометре от нас. На опушке стелется сизый дымок. Что это такое? Ведь там у шоссе штаб Рябышева!

Внезапно из леса стрелой вылетают танки „БТ“: один, второй, за ними несется развернутый в боевую линию строй остроносых быстроходных машин. Они летят по ровному полю вдоль шоссе, ныряют в волнах ржи.

— Наши идут в атаку! — с восторженной дрожью в голосе крикнул Никитин. — Ну и лихо идут!

И он вылезает на башню, весь подается вперед, чтобы не пропустить ни одного движения атакующих.

— Такого мы еще не видали! — кричит он мне.

С радостно бьющимся сердцем я подымаюсь к нему.

Однако где же противник? Слева — ровное поле, оно окаймляет виднеющиеся вдали сады и крыши села Ситно. Там тихо и спокойно. Только вверху, в солнечной голубизне, что-то вдруг случилось: как будто разошлись густые чернила. Гигантские фиолетовые ленты прочерчивают небо, изгибаются над нашими атакующими танками.

— Вот гидра, пустила чернила, — ворчит Гадючка. — Ну, теперь держись, хлопцы, налетят стервятники! — Он с досадой махнул рукой и скрылся в свой люк.

И у меня защемило сердце. Осматриваюсь, настораживаюсь. Слева, оттуда, где все брызжет солнцем, доносится грохот, кажется, что там сбрасывают листовое железо, и близко от нас свистит снаряд, пролетающий в сторону леса.

Все ясно. Гитлеровцы в селе Ситно. Огнем с места встретили они нашу атаку. Теперь не слышно отдельных выстрелов — они слились в оглушающие раскаты.

Вот уже наши танки отделяет от села только узкая полоса ржи. Несколько танков застыло на берегу. Одни горят, другие стоят, окутанные голубоватым прозрачным дымом. Оставшиеся в строю несутся к густолистным садам села, оттуда встречают их в упор орудийными выстрелами. Вот герои ворвались в село, сомкнулись за ними сады. Лязг и гул артиллерии утихает. Поднимающееся к зениту солнце пожелтело, поблекло от расплывшегося по небу дыма.

По земле от села снова прошел глухой гул.

Мы замерли, увидев показавшиеся из садов Ситно уродливые, чудовищные машины ярко-желтой тигровой окраски. Они медленно катились в нашу сторону, сверкая языками выстрелов.

— Я таких еще не видал, — говорит Никитин.

Немцы движутся линией. Всматриваюсь в бинокль в ближайший левофланговый танк, вырвавшийся далеко вперед. Его контур что-то напоминает мне. Но что?

— „Рейнметалл“! — выкрикнул я, вспомнив фотографию немецкого тяжелого танка, которую видел в альбоме училища, и скороговоркой выпалил: — Тяжелый, пушка семьдесят пять, прямой выстрел восемьсот, броня сорок…

— Товарищ командир, чего мы стоим и дожидаемся, як вол обуха? — спрашивает, высунувшись из люка, Гадючка.

С досады, не ожидая команды, Никитин резко рванул затвор пушки.

— Бронебойным заряжай! — машинально скомандовал я.

— Есть! — с сердцем ответил Никитин и, дослав снаряд, закрыл затвор.

„Нет, — подумал я, вспомнив, что везу пакет, — тут не воевать, а удирать надо“.

— Заводи! — кричу Миките.

Хорошо бы за кустами пробраться до высоты, чтобы прикрыться ее гребнем. До него всего пятьдесят метров. Смотрю сквозь редкие кусты, как бы лучше проскочить под носом у немцев, и не верю своим глазам. От угла леса, откуда ранее выскочили „БТ“, сейчас мчится, сверкая выстрелами, стройная цепочка „КВ“. Ближний к нам танк идет на высоту. Его пушка, торчащая из огромной башни, развернута в нашу сторону. Стоит нам сдвинуться с места по намеченному маршруту, как „КВ“, увидев наш танк, идущий со стороны противника, несомненно, ударит по нему пятидесятикилограммовой чушкой — от нас и мокрого места не останется.