Учитель вранья - [15]

Я поколебался немного: трудно было поверить, что это так просто. Потом подошёл к двери и позвал:

– Лена!

Перо чёрного лебедя

При этом имени Тим с Таськой вздрогнули. Таська даже чуть не переспросила: «Как?» – но вовремя зажала себе рот ладошкой. Мало ли кого на свете зовут Леной? Обычное имя.

Учитель вранья посмотрел на них строго и немного удивлённо, потом продолжал:

– Да… Я позвал её раз, позвал другой – никакого ответа.

– Где же она? – забеспокоилась тётушка Дирекция и скрылась за дверью. Вскоре оттуда послышалось: – Ой, беда-то какая! Что я наделала?! Что натворила?!

Все кинулись на крик. Старушка стояла посреди большой комнаты. В одной руке она держала чёрное перо, в другой – листок бумаги.

– Что случилось? – спросил Фонтан. – Да объясните же толком!

– Вот, – показала тётушка Дирекция. – Только что здесь, в этой комнате, сидела девочка, которую вы искали. В синем платье, со светлыми волосами, и звали её Леной. Она заблудилась, не знала, как попасть домой, и кто-то направил её ко мне, чтобы я помогла. И я придумала, как помочь. У меня оставались когда-то два последних пера. Одно от белого лебедя, то самое перо «Чего хочешь», которое исполняет единственное желание, я, как вы уже знаете, отдала. Другое было от чёрного лебедя – его я припрятала подальше и решила никому не давать. Потому что с ним нужна была особая осторожность. Оно называлось «Чего не хочешь» и тоже могло исполнить одно желание – только наоборот. Чтобы получить, например, мороженое, надо было этим пером написать: «Не хочу мороженое» – и тут же в руках у тебя оказывался стаканчик. Или эскимо на палочке – смотря чего ты не хочешь. Напишешь этим пером пожелание счастья – случится несчастье, напишешь кому-нибудь пожелание здоровья – человек заболеет. Опасное перо. Я только успела достать его и начала объяснять девочке, что им нужно написать, чтобы оказаться дома, – вдруг позвонили вы. Я вышла, а её предупредила, чтоб не вздумала без меня писать. Да, признаться, потом про неё и забыла… Ах, что я наделала! Ах, беда-то какая! Смотрите, что она написала – не послушалась.

Я взял у неё листок. На нём толстыми крупными буквами, с кляксой, было написано: «Хочу делать, что хочу».

– Понимаете, что это значит? Это значит, что теперь она будет делать всё, чего не хочет, и, наоборот, не будет делать того, что хочет. Она услышала твой, мальчик, голос и, должно быть, очень хотела побежать к тебе. Но сработало проклятое перо, и она побежала наоборот, в другую сторону, через заднюю дверь.

– Так надо её поскорей догнать! – крикнул Я.

– Надо-то надо. Но, во-первых, в какую сторону за ней теперь бежать? В Справочное зеркало не посмотришь, нет у меня его. А главное, даже если ты её увидишь и сумеешь догнать или подкрадёшься к ней незаметно, чтобы она не успела убежать (а она будет от тебя убегать, как только захочет к тебе), – даже тогда: что ты с ней станешь делать? Ведь теперь её надо – как бы это сказать? – вылечить или, если угодно, расколдовать. Потому что она стала не просто упрямой – она теперь всё будет делать наоборот. И уговаривать её – только ещё опасней. Весёлая была девочка?

– Да, она любила смеяться, шутить.

– Ах, деточка моя, ах, бедненькая! Теперь перестанет. Не засмеётся, не улыбнётся. Серьёзная болезнь – вот как это называется.

– Что же теперь делать? – спросил Я.

– Надо бы посмотреть в Книгу рецептов, да она лежала на Справочном зеркале и вместе с ним попала к этому Людоеду-бедняге. Ах, бедные все, ах, несчастные!.. Слушай, – вдруг вспомнила она, – ты же говорил, что умеешь видеть сны. Так давай, голову под крыло… то есть закрывай глаза – и отправляйся туда.

– Куда?

– К этому… у которого за зеркалом книга. Узнаешь рецепт, вернёшься и всё расскажешь.

– Нет, – сказал Я, – так по желанию у меня сны не получаются.

– Жалко, – вздохнула старушка. – Может, попрошу потом свою Соню. Она раньше умела попадать в любые сны по заказу. И даже брала с собой желающих. А иногда приносила оттуда, что её просили. С ней можно было выполнять любые желания, без всяких скатертей и зеркал. Но теперь что-то перестало получаться. Каждый раз попадает вовсе не туда, куда хочет. Её это сердит, она пробует снова и снова, попадает туда, где уже была. Почти не живёт дома, возвращается, чтобы только поесть. Потому что она любит только мой домашний творог… Ах, деточки мои, ах, бедненькие! Ведь надо спешить. Если она будет убегать от тебя слишком долго, она может забыть, как была девочкой. Тогда уже ей ничем не поможешь. Возьмите у меня на всякий случай двухмильные шлёпанцы – для скорости. А ещё вот тебе одна вещица, её девочка потеряла.

И старушка показала вот что…

Ещё о вранье

Учитель вранья достал из кармана изогнутую желтоватую пластинку, пластмассовую или, может, костяную. Это был обломок большого гребня с узорным украшением. Но Тим и Таська смотрели не на обломок – они смотрели на Антона Петровича. Причём Таська даже открыла рот и не закрывала так долго, что какая-то легкомысленная бабочка-лимонница чуть не запорхнула туда, как в пещеру или как в зев цветка. Хорошо, что Таська вовремя выдохнула. А Тим спросил: