Учитель танцев (третья скрижаль завета) - [17]

Аня залилась румянцем и опустила глаза.

— Тебе кажется, ты думаешь о чем-то конкретном, но на самом деле ты думаешь об абстрактных вещах, — продолжил Данила. — Ведь важно не то, что будет происходить. Мы не можем контролировать жизнь, и неизвестно, как она сложится. Важно то, что у тебя внутри. И хотя ты думаешь о счастье, внутри тебя страдание. И пока оно у тебя внутри, ты не будешь счастлива.

— Так значит, все-таки я должна как-то избавиться от страдания? — спросила Аня.

— Тут подвох… — Данила оперся на руку, и я заметил, как какая-то странная тень скользнула по его лицу.

— Подвох? — мы с Аней произнесли это почти хором.

— Подвох. Нельзя хотеть, чтобы у тебя чего-то не было. Это как «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». С таким планом ничего не найдешь. Нельзя хотеть избавиться от страдания. Если ты ищешь избавления от страдания — ты бежишь от страдания, а оно тебя догоняет. Вы с ним словно в салки играете.

Повисла долгая пауза. Все мы втроем решали сейчас одну задачу. Мы думали о страдании и о том, как оно связано со счастьем. И связано ли? Данила сформулировал очень важные отправные точки, казалось, решение где-то совсем рядом. Но где? Не хватало какого-то одного элемента. Какого?

— Я думаю, что страдание, — сказал Данила через какое-то время, — это препятствие на пути к самому себе. Оно словно бы говорит: «Не смотри на себя, смотри на меня. Борись со мной, ведь я — твое несчастье». И это правда, страдание — это наше несчастье. Но счастье — это не отсутствие страдания, это что-то совсем другое…

— Второе препятствие, — прошептала Аня.

— В каком смысле? — не понял Данила.

— Первое — зависть. Второе — страдание, — «пояснила» Аня.

— Зависть — это тоже страдание, — по думал я вслух.

Аня и Данила уставились на меня.

— А вообще, что тогда не страдание, кроме счастья? — Данила, казалось, удивился этой своей мысли.

— Вот и ответ, — сказала вдруг Аня, и на глазах ее лицо озарилолось удивительным, завораживающим внутренним светом. — Это просто две разные дороги. Совсем разные! Все правильно! Остается только выбрать, по какой идти…

Наступили неслыханно знойные дни и такие душные ночи, каких в Риме еще никогда не было.

Чудилось, что сам его воздух насыщен безумием, кровью и насилием. Многие тысячи христиан были арестованы.

Тюрьмы переполнились, и в них свирепствовала лихорадка. Игры, учрежденные императором, еще не начались, а общие могилы, в которых обычно хоронили рабов, уже стали переполняться.

Народ, переживший ужас пожара, жаждал отмщения и благодарил императора за готовящееся справедливое возмездие. «Смерть христианам — поджигателям Рима!» — гулким эхом катилось по городу.

Предстоящие игры должны были затмить своим великолепием и числом жертв все прежние.

Секст был в отчаянии его ближайший друг, его учитель, человек, которого он любил всем своим сердцем и боготворил, приговорен к смерти. Это сделано предательски, зло, низко — как и все, к чему прикасается император. Максимилиан умрет.

Спасения нет. Все способы проверены, и ни один из них не дал результата — ни дворцовые интриги с заступничеством за Максимилиана любимцев императора, ни подкупы охраны, ни готовившийся Секстом, но так и не осуществленный штурм здания тюрьмы. Все бесполезно. Бессилие.

И вот, ко всему этому ужасу, самое страшное — капля, переполнившая чашу с ядом. Анития — любимица, воспитанница Максимилиана, дочь его погибшего друга — сенатора Ауция, схвачена, обвинена в пособничестве христианам, заключена под стражу и ждет казни в куникуле нового императорского амфитеатра.

Несмотря на все усилия, Секст так и не смог встретиться с Анитией. По случайности, один из его хороших знакомых был свой человек из числа служителей этого амфитеатра. Через него Сексту удалось передать девушке записку. Она ответила маленьким письмом, адресованным Максимилиану.

Как теперь доставить это письмо Максимилиану? Как повидаться с другом, может быть, в последний раз в своей жизни?

За прежний визит Секст выложил крупную сумму. На этот раз он предложил начальнику тюрьмы свою виллу и два больших виноградника. За все богатства мира этот пройдоха, привыкший зарабатывать на человеческой крови, не расстался бы со своим заключенным. Начальник тюрьмы слишком дорожил для этого собственной шкурой. Но устроить встречу с Максимилианом он мог. За виллу и два виноградника… Небольшая цена.

* * *

Секст совершенно потерял счет времени, дни и ночи смешались в его сознании. Он совершенно разучился спать. Мысли о предстоящих казнях преследовали его, подобно страшным, голодным гарпиям.

Сенатор был прекрасным воином, ему не раз приходилось участвовать в сражениях. Он видел смерть, видел, как гибнут его боевые друзья. Кроме того, он был стоиком, учеником Максимилиана, а потому смерть не могла внушить ему отчаяния.

Но слухи о задумках Нерона, мечтающего превратить смерть христиан в настоящий праздник крови, вызывали у Секста приступы тяжелой, надрывной тоски. Воображение рисовало ему чудовищные картины, и в каждой из них он видел Максимилиана.

Секст бессмысленно ходил по залам своей загородной виллы и кричал. Он уподобился раненому зверю, обезумевшему от боли, растерянному и подавленному. Такой внутренней опустошенности Секст еще никогда не испытывал. Сегодня к нему пришел человек, которого он однажды видел вместе с начальником тюрьмы. — Вы можете прибыть во второй половине дня, — сказал посыльный и удалился так же внезапно, как и появился.