Учитель для канарейки - [43]

Сначала она отказалась меня принять. Горничная передала, что обе дамы не расположены принимать посетителей. Боюсь, я не стал терять время и (снова!) добился разрешения войти под угрозой применения силы. Я прорвался в спальню мадам Валериус, умолявшей меня остановиться.

— Два дня! Никогда я ее такой не видела, мсье! Она больна, она не может принять вас! — пожилая дама говорила, а кружевной чепец трепетал у нее на голове.

— Боюсь, я вынужден настоять, мадам. Я понимаю, что Кристин нездорова, но если она хочет вернуть здоровье, она должна доверять мне безоговорочно.

В ее лице отразилось изумление.

— А вы что, врач, мсье?

— Просто в нынешних обстоятельствах я знаю, как ее исцелить, мадам, — я поцеловал ей руку, поспешил удалиться, пока она не потребовала с меня рекомендательных писем, и отыскал Кристин — она вытянулась на своей маленькой кровати все в том же темно-синем пеньюаре, который восхитил меня в прошлый раз. Она лежала на спине, ее волосы, не расчесанные и не заколотые, рассыпались по плечам, одна рука закрывала лицо, и все ее тело сотрясалось от рыданий.

— Кристин.

— Уйдите!

— Без вас не уйду.

Узнав мой голос, она отвела руку от залитого слезами лица, посмотрела на меня, а потом уткнула лицо в складки подушки.

— Уйдите, — повторила она заглушенным голосом.

— Мадемуазель Ирен Адлер не простила бы мне, если бы я ушел, — но даже упоминание о подруге, которой она доверяла, не смогло вывести ее из бездн отчаяния.

— Я пропала.

— Да, если вы не будете в точности выполнять мои распоряжения.

— Все напрасно!

— Делайте, как я говорю!

Что-то в моем тоне привело ее в чувство. Она оперлась на локоть, словно собираясь защищаться, откинула за плечи спутанные локоны.

— Он ничего не сделал плохого! Это был несчастный случай!

— Тогда отчего же вы плачете? Кроме того, — я поспешил продолжить прежде, чем она ответила, — вам прекрасно известно, что это не так. Разве не говорили вы мне, как Ноубоди обещал, что ваше пение обрушит Оперу?

Ее лицо сморщилось, она, кажется, готова была снова потерять сознание. Я схватил ее за руки и грубо встряхнул.

— Одевайтесь. Вы мне нужны.

— Куда мы едем? — спросила Кристин, когда я усаживал ее в двухместный экипаж, который оставил ждать у входа.

— Как можно дальше от земной поверхности.

На это она только широко раскрыла глаза и молчала всю поездку. Она едва поглядывала в окно, почти не следя за проносившимися мимо сценами вечного спектакля парижской жизни, а если и смотрела — то с потрясением человека, который очень мало видит того, что вы, Уотсон, и я назвали повседневной деятельностью. Она в такой мере являлась созданием этого монстра, что ее кругозор оказался ограничен, как ему того хотелось. Маленькая комнатка, уроки, молитвы, путь в Оперу и обратно, тщательно отобранные спектакли — только эти занятия и составляли крохотный мирок, в который он ухитрился замкнуть ее хрупкий дух. Ее существование почти представляло собой пародию на укромный образ жизни особо одаренного существа. По крайней мере, оно стало странным отображением его жизни. Оба оказались заключены в своих мирах, ограниченных стенами — но стены его мира располагались снаружи, а ее — находились в пределах ее некрепкого сознания.

Когда экипаж остановился, и я помог ей спуститься, она со страхом посмотрела вверх, побледнев.

— Что это за место?

Белые облака мчались по лазури небес мимо далекого шпиля.

— Вы и сами знаете. Вы ее уже видели. Ее видно отовсюду в Париже. Идемте, — сказал я, расплатившись с кучером, и ласково, но твердо взяв ее под локоть.

Она была пуглива, как необъезженный жеребенок, любое непривычное зрелище или звук били по ее деликатным нервам. Когда мы забились в огромный лифт, среди дюжин чужих людей, она дрожала, стоя рядом со мной, подобно вибрирующему камертону, а когда лифт тронулся, и зубчатые колеса понесли нас вверх по плавной дуге, она тихо вскрикнула и стиснула мою руку железным захватом.

На первом уровне мы перебрались в лифт поменьше. Она последовала за мной, и только смотрела, онемев от ужаса, как за окном проносится железная конструкция, похожая на кружево, становившееся все более тонким и хрупким по мере того, как мы поднимались.

Был там и третий лифт, вполовину меньше предыдущего, и я поиграл с мыслью остаться на втором уровне, но вокруг толпилось слишком много народу, на мой вкус. Я хотел, чтобы мне был виден каждый на мили вокруг. Я не мог поручиться, что у монстра нет доверенного лица, которое способно было преследовать нас и сейчас. Кто-то ведь должен был доставлять ему вещи, которые он покупал за свое месячное содержание — иначе, откуда он брал еду, и как он мог приобрести и собрать детали своего органа?

Когда мы вышли на вершине башни, она дрожала, как листок, но, все же, позволила мне увести ее вверх по лестнице на маленькую открытую террасу, где ветер принялся хлопать краем ее капора.

— Зачем вы привели меня сюда? — Она хотела закрыть глаза и не видеть, как у ног ее расстилается весь Париж, но, видимо, едва не потеряла равновесие, и почти сразу же открыла их снова.

— Здесь мы не в его власти. Чем ближе мы к небесам, тем сложнее ему распоряжаться вами.