Ученые досуги Наф-Нафа - [13]

Это гармония насекомых. Их дом не доставляет им эстетического удовольствия. Возможно, таковое удовольствие им доставляет сам процесс жития в муравейнике. Муравьиный дом есть «машина для жилья»

существ с хитиновым покровом.

Расхожие аналогии всегда чреваты опасностью принять оригинальные черты за универсальную типологию, особенно если брать цивилизацию муравьев. Термин «цивилизация» здесь не преувеличение. Их биомасса в несколько раз превосходит «живой вес» человечества, распространены муравьи почти повсеместно. Их виды знают и кочевой образ жизни, и земледелие (растят съедобную плесень), и «скотоводство», то бишь — тляводство, их связанные подземными ходами муравейники могут тянуться на сотни километров, подобно городским агломерациям, хотя муравьи в сотни раз меньше человека и не ведают даже гужевого транспорта. Устройство муравейников вполне сравнимо по сложности со средневековым городом. Мало этого, они знают набеги и войны, когда крепкоголовые мирмики могут устраивать подобие геноцида другим видам. Всем своим существованием муравьи упрекают человека в глубокой не оригинальности, заодно подсказывая что Природа при всем своем многообразии и изобретательности весьма экономна в видах цивилизационного развития, будь то человек, муравей, термит или пчела. Не случайно коллективные насекомые появились гораздо позже динозавров и млекопитающих, и похоже, последним ничего иного не оставалось, как конкурировать с насекомыми на магистральном пути социального прогресса[20]. В таком случае, мы идем с мелкими букашками нос к носу, а коммунизм членистоногие конкуренты построили давным-давно.

Муравьиная модель хороша лишь тем, что иллюстрирует отношения людей безотносительно места их обитания. Так сказать: «In puris naturalibus»[21]. Город — «большой муравейник», проникнутый тысячами разнообразных личных связей, семейных, социальных и прочих взаимоотношений, как, впрочем, любое человеческое поселение. Потому Город не очень годится для анализа, поскольку, для чистоты эксперимента надо брать наиболее простую, четко выраженную модель: семью в степи, изолированную деревню — Не-Город. Город неимоверно усложняет эти отношения, а не какая-нибудь трущоба, «фавелла» — аморфный организм, вроде остановившегося на свалке табора, где каждая клетка сама за себя.

Человеку никогда не достичь общественной гармонии. Всегда кто-то будет недоволен. Меньшая или большая часть, даже один единственный человек. В самой людской природе стремление к лучшему, лучшему для себя только возникающее из реального или мнимого недовольства собой. Возможна лишь иллюзия гармонии, что показывают разнообразные общины сектантов с их вечным медитативным самогипнозом о всеобщем и личном счастье, при реальности полного растворения в коллективном теле сообщества.

Вот один из ответов Города: человек идет в него за счастьем. Идет со своей мечтой о счастье. Идет от Природы, где он, следовательно, несчастен. Город — некий идеальный Небесный град, существующий в мечте, а не наоборот, как думают некоторые, что наши «Святые» города лишь проекция «Небесного града». Как известно, лишь устойчивые миры мечты, именуемые мифами, переносят с грешной Земли на небеса свои проекции (или прячут под землю свои пороки) с тем, чтобы однажды воплотить этот град небесный на тверди.

Всякий раз, закладывая новый город, мыслят его идеальным местом, новым «городом-садом». Но реалии всякий раз вносят свои коррективы, поскольку на мечту никто не ассигнует астрономических сумм. Потому всякий раз выходит то новая крепость — форпост колонизации или ядро обороны, то новая фабрика, в том числе фабрика оружия, то кузнеца кадров, то город-завод, то город-склад и город-биржа, то город-порт… Все хотят есть, потому вынуждены пребывать в заботах земных. Трудиться даже во граде Ватикане или во граде Мекка.

Град духовный, град небесный очень даже воплотим на Земле. Имя ему Монастырь. Чистая духовная жизнь, богословские споры, бдения, посты, моления. Храмы, библиотеки, хозяйственные пристройки, винный погреб (обязательный только для христиан — буддисты и суффии превосходным образом обходятся без него посредством развитых методик медитации). Отгорожен стеной от Мира, храним крепкой стражей. Все хорошо, только люди идут туда не жить, но служить Высшему Началу, потому детей не плодят, но забирают их от Мира. Выходит парадокс: жилище отшельников, деревня сплошных скитов. И чем-то все это напоминает тюрьму, зону с кельями — одиночными камерами, уставом жесткого внутреннего распорядка, иерархией, бесплатной трудовой повинностью, массой ритуальных действий, различного рода наказаниями, обетами безбрачия, покаяния, молчания ибо res sacrosanctae, extra commercium hominum[22]. Впрочем, здесь главное наказание — свобода: «Иди, нечестивец грешный на все четыре стороны. В Миру приживешься».

Град духовный бежит Града земного. Тысячи лет бежит во всех частях света, так и не став примером отцу своему — городу простых людей.

Город очень сложная структура взаимоотношений, куда вплетается множество звеньев, поддерживающих существование этого непростого каменного сооружения. Именно каменного, поскольку город есть основа, «краеугольный камень» цивилизации существовавшей с глубокой древности, основа вновь расцветшая в пору средневековья, в эпоху города-мира, замкнутого на себя настолько, что спокойно мог существовать в форме городов-государств, сотни которых были во все времена разбросаны по эйкумене, даже если подчинялись имперским или иным властям, имели внутреннюю автономию, или нечто похожее на нее.