Ученик убийцы - [75]

– Ну, может быть, только одно, – сдался Райли, выбирая самое маленькое пирожное.

Харизмо наполнил свою собственную тарелку китайского фарфора и некоторое время увлеченно и сосредоточенно наслаждался угощением, сопровождая каждый глоток довольным урчанием. Наконец он откинулся назад и, поднеся ко рту свой кружевной платок, рыгнул в него с такой силой, что легкая ткань затрепетала.

– Итак, о чем же мы беседовали? Ах да, об испытаниях, выпавших на долю Тайбора… но хватит об этом. Не то ты сочтешь меня ужасным невежей. Мы же здесь для того, чтобы поговорить о тебе. Духи заверили меня, что твоя жизнь была полна удивительных событий. Давай же для начала поговорим о твоих необычных глазах.

Харизмо взялся пальцами за виски.

– Духи сообщают мне, что такое состояние называется анизокория[25] и что оно часто возникает в результате травмы, хотя может и передаваться по наследству.

Тайбор внезапно с исключительным вниманием наклонился вперед, так что стали видны крошки сахара на его губах.

– Можешь вспомнить, мой дорогой мальчик? Можешь вспомнить своих родителей? Была у них анизокория?

Райли хлебнул чая.

– Я точно не помню, сэр. Иногда мне что-то снится, или случается нечто вроде видений… Я был очень мал, когда мои родители умерли. Точнее, были убиты. Человеком по имени Гаррик. И сейчас он гонится и за мной тоже.

Харизмо с испуганным видом прижал платок к губам.

– Quelle horreur[26]! Ты сказал – убиты? Но это же ужасно, совершенно ужасно. Не бойся, мой мальчик, – прибавил он, – здесь ты в полной безопасности.

Райли поставил чашку на блюдце, задумчиво поводив пальцем по узору из танцующих девушек на китайском фарфоре.

– Я не смогу остаться надолго, сэр. Вы были так добры, что предоставили нам убежище, но Гаррик непременно отыщет меня, и тогда вы тоже окажетесь в опасности. Моя совесть не вынесет такой ответственности.

Харизмо фыркнул.

– С твоего позволения, Райли, я позабочусь об этом самом Гаррике.

Райли смущенно почесал болячку на плече, что татуировщик Фарли строго-настрого запретил ему делать.

– Все так говорят, сэр. А потом Гаррик их убивает.

– Ты не против, если мы заключим джентльменское соглашение? – спросил Харизмо. – Сейчас мы немного поболтаем, потом я сделаю кое-какие пустяковые заметки, а сразу после этого я задействую все свои возможности – которые, поверь, весьма велики, и включают в том числе Отто Маларки и его подручных, – чтобы заняться твоим Гарриком. Как тебе такое предложение?

Райли заставил себя улыбнуться.

– Превосходно, – сказал он, твердо решив, что им с Шеви нужно убраться отсюда еще до наступления ночи.

Первая мысль Шеви после того, как она выбралась из камина в комнате этажом выше ее спальни, была о том, что ей, возможно, не стоило надевать белую рубашку.

«Что-то не везет мне в последние дни с одеждой, – подумала она. – В последние дни? Имеют ли теперь эти слова хоть какой-то смысл?»

Восхождение по дымоходу оказалось сложным, но далеко не невозможным для человека, который в бытность свою курсантом весь первый месяц обучения был обязан преодолевать ползком полмили по вышедшей из употребления канализационной трубе, с протянутой над головой колючей проволокой и нависающим над ней чрезвычайно раздражительным инструктором ФБР. Так что ее беспокоило только одно: если она вдруг потеряет точку опоры на крошащемся известковом растворе между кирпичами, то соскользнет прямиком до самого подвала.

Перебравшись через каминную решетку, Шеви наконец распрямилась, радуясь долгожданной свободе: еще пара минут, и у нее случился бы приступ клаустрофобии.

Теперь можно и осмотреться. Комната, в которой она оказалась, была раза в три больше той, где она ночевала, и ее убранство отличалось куда большей роскошью. Кровать размером с батут была оформлена в морском стиле, с опорами в виде мачт и пологом, изображающим паруса. В центре кровати высилась гора из сине-белых полосатых подушек, с латунного крючка в изголовье свисало что-то вроде легкой вуали. Шеви насчитала больше дюжины газовых рожков на стенах, плюс четыре электрических лампочки. Одно из телефонных устройств Харизмо стояло на прикроватном столике, второе – на письменном бюро со сдвижной крышкой. Стены были увешаны картинами в тяжелых золоченых рамах, все с изображением самого хозяина дома. Часть их представляла собой портреты, другие отражали важнейшие события его головокружительной карьеры. Вот он на сцене Ковент-Гардена рядом с Робертом Луисом Стивенсоном, вот Тайбор лично вручает королеве Виктории свою переплетенную в кожу книгу. Рядом с окном висела забранная под стекло обложка журнала «Харпер Мэгэзин», разделенная лентой с узором из британского флага на две половинки; на левой был изображен Харизмо, говорящий в трубку своего Телефоникуса, а на другой – счастливо изумленная мать и ее дочери в пышных юбках, жадно прильнувшие к такой же телефонной трубке.

Шеви поискала глазами что-нибудь, что могло бы подтвердить ее нехорошие подозрения относительно Тайбора Харизмо. Она нутром чуяла, что с ним что-то не так, а своим инстинктам она научилась доверять еще тогда, когда работала под прикрытием в Лос-Анджелесе.