Ученица Калиостро - [59]

Даже если графиня де Гаше почему-то задумала дурное, то сейчас она вреда госпоже Дивовой, наверно, не причинит, так думал Маликульмульк, вред она сможет причинить, если уговорит госпожу Дивову пойти к себе в услужение. Тогда они куда-нибудь поедут вместе, а вернется графиня уже одна, и никто ее ни о чем не спросит. Старый бригадир, упрямый черт, выкинет беглую невестку из сердца и из памяти, благо что бездетна, искать никогда не станет, а соседям обычно на все наплевать…

И все же стоило бы убедиться, что госпожа Дивова цела и невредима.

Дождавшись, пока бригадир, хмуро гуляющий перед домом, отвернется и зашагает прочь, Маликульмульк перешел улицу наискосок и оказался в мертвом бурьяне. Он нажал на калитку, калитка отворилась. Тогда он вошел во двор.

Если на улице еще было светло — и от фонарей, и от окон, — то во дворе царил мрак. По нему вообще невозможно было бы передвигаться, если бы не одно-единственное светлое окошко. Вплотную к забору виднелась какая-то широкая и высокая, человеку чуть не по пояс, куча. Маликульмульк определил ее как остатки пожарища. Со стороны улицы их кое-как разгребли, и место заросло бурьяном, а во дворе эта дрянь так и осталась неубранной. И то сказать — чего с ней возиться? Эта часть города еще только образовывалась, застраивались какие-то огороды, земля, видать, была недорога. Вот вздорожает — сразу найдутся хозяева, вывезут кучу, поставят хороший деревянный дом.

Нащупывая косолапыми ногами гладкую тропинку, Маликульмульк продвинулся до середины двора. Там было все, что полагалось: цветничок под окнами дома, занятого теперь графиней де Гаше и ее компанией, холмик с дверью, ведущей в большой хороший погреб, сарай, хлев, курятник. В хлеву, стоявшем в самом дальнем углу, выкармливали на зиму свинку — это Маликульмульк определил по запаху. Возможно, имелась и корова — в предместьях многие держали скотину.

Тропинка вела в глубь квартала, туда, где обозначилось еще одно окошко. Сделав еще пару шагов, Маликульмульк налетел на невысокий заборчик, где-то в нем была калитка. Он задумался: надо же, всякий двор в городе — это как государство в государстве, с загадочными границами, со своей жизнью; наверняка тут и огородишки есть, и плодовые деревья… вот же силуэт справа, уж не яблоня ли полуоблетевшая с несколькими оставшимися на ветвях яблочками?

Это был плохо знакомый ему мир. Маликульмульк почитал себя человеком городским — то есть для него существовали Город и Природа, причем Городом был главным образом Санкт-Петербург, а Природа представлялась прекрасным и ухоженным английским парком с живописными развалинами, шедевром заезжего декоратора, и пейзанской хижинкой вдали, но без населения, ибо от населения один шум и хлопоты. А тут, извольте радоваться, ни то ни се — в трех шагах улица, почти городская, здесь же пейзаж совершенно деревенский…

Впрочем, ночные пейзажи он любил. Он чувствовал в них некое прелестное обещание: за каждым углом и в каждом сиреневом кусте таилась незнакомка, да что незнакомка — замыслы и интриги, возникая из темноты, окружали его, соперничая за право первым озарить его ум и скатиться на бумагу с пера. И это уже было однажды…

Однако следовало постоять и подумать, куда запропали госпожа Дивова и Дуняшка. Они могли зайти в жилище графини де Гаше, могли войти в незримую до поры калитку, могли еще куда-то проскочить кратчайшим путем. Был бы при себе фонарь или хоть свеча, Маликульмульк изучил бы тропинки, проложенные средь жухлой травы быстрыми женскими ногами — именно женщины наловчились, чтобы не тратить зря времени, пробегать кварталы наискосок, в том самом платье, в котором трудились у плиты или кормили кур. А так он стоял, окруженный осенними запахами, сам — огромный и темный; мир в мире, и границы уже почти размыты…

Тишина была нарушена собачьим лаем и криками — мужчина и женщина, перебивая друг друга, что-то восклицали, кажется, по-латышски. Кто-то пробежал, прошуршал сухими и ломкими ветками, опять стало тихо. В глубине квартала, среди одноэтажных домишек, шла своя жизнь, и разбираться в ней Маликульмульк не имел ни малейшего желания.

Но вдруг он услышал голоса.

Снова мужской и женский, но не резкие и сердитые, а благозвучные и встревоженные. Маликульмульк прислушался — из-за сараев и курятников к дому графини де Гаше приближалась пара, говорящая по-французски.

— Нет, нет, все решено — это лучшая возможность, какая только может быть, — говорила дама.

— Но Леонард нам необходим.

— Скрипка — вот единственная польза от Леонарда, другой я не вижу. Чем меньше нас, тем легче нам будет на новом месте…

— Если учесть, что вы не говорите по-немецки…

— Но вы ведь говорите! Мне кажется, в Европе нет языка, на котором вы не знали бы хоть сотни слов, мой ангел. Не спорьте со мной — я твердо решила… Иначе придется принимать те самые меры…

— По отношению ко мне?

— По отношению к этому мерзавцу, ведь он нас почти выследил… Я не думала, что это возможно, — он гонится за нами от самого Брюсселя. Мы же чудом скрылась от него в Вене.

— Я берусь узнать, где он прячется! И я все проделаю так, что ни одна полицейская ищейка…