Учебные часы - [40]

Его запах заставляет меня испытывать жажду.

Мягкая хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами обнажает мощные руки. Черные татуировки покрывают весь левый бицепс, охватывают его предплечье и заканчиваются на запястье. Его руки большие, мозолистые. Рабочие руки.

Эти руки о многом могут рассказать. Они твердые. И… надежные.

Они причиняют боль.

Приносят удовольствие.

Медленно, самопроизвольно, мои ладони очерчивают его дельтовидные мышцы, скользят по гладкой ткани его рубашки в одном томном движении, запоминая жесткую плоскость внизу. Подушечками пальцев с любопытством прослеживают каждую кривую, изучая ее форму.

Теми же кончиками пальцев поглаживаю мускулистую толстую шею. Разминая. Массируя.

Запоминая.

— Черт, Джим, как приятно, — хрипит он в скомканную толстовку, все еще зажатую между нами.

— Спи, Освальд, — я хмурюсь в его волосы, чувствуя большее к нему в этот момент, чем я позволила себе признать.

Я знаю больше этого. Этот парень — пропитан избытком тестостерона; он противоположность тому, что я ищу, несмотря на то, что сама до конца не осознаю, чего хочу.

Он спит с кем попало. Он бессердечный. Грубый. Невоспитанный. Равнодушный.

Совершенно неподходящий.

Я задумчиво, смотрю на шевелюру его волос, сопротивляясь желанию вдохнуть. Несмотря ни на что, я ловлю опьяняющий запах его шампуня — на самом деле, это мой шампунь, потому что он украл его — и закрываю глаза, смакуя различия между нами.

Его твердость против моей мягкости. Его откровенность в отношениях против моего такта. Его мужественность против моей…

Святое дерьмо, мне надо потрахаться.

Но Себастьян Осборн — последнее, что мне нужно. Последний человек, кому я могу позволить… уложить себя.

Было время, когда я беспокоилась о том, что никогда не найду единственного. Волновалась, что буду одна всегда, и никто не придет ко мне ночью, кроме собаки. Или кошки. Или рыбки. Фактически, большинство моих друзей были счастливы в одиночестве. Желали этого.

Намеренно.

Свободно делать что угодно и с кем угодно.

Кажется, я проснулась однажды утром и решила, что это уже не имеет значения; отсутствие мужчины в моей жизни не будет сдерживать меня, я не буду чувствовать себя менее цельной или нежеланной.

Нежеланная. Смешно говорить такое в возрасте двадцати одного года.

Нежеланная — может быть, это слишком сильное слово, потому что мужчины действительно желали меня; я просто не хотела, чтобы большинство из них вернулось. Конечно, я не заводила отношений на одну ночь; я, вероятно, держала руку в своих пижамных штанах, чаще чем Оз.

Но, возможно, интрижки на одну ночь для снятия стресса было недостаточно.

Уже нет.

Или, может быть, не с ним.

Хотя я сижу здесь, укутанная объятиями парня, который хочет взорвать мой мозг, — парня, который ввергнет меня в двенадцатичасовую кому, если я ему позволю, — я не могла заставить себя сказать слово «да».

Да.

Что мешало мне позволить ему?

Жар, скопившийся между ног, заставляет ерзать на месте.

— Я слышу, как ты думаешь, — бормочет Оз. — Детка, расслабься.

Детка.

Он называл меня так несколько раз раньше, но на этот раз он говорит то, что имеет в виду, то, что имеет смысл.

Именно тогда я чувствую, как его большие громадные ладони начинают свое восхождение, блуждая по моей спине. Вверх и вниз, блуждая по моей талии. Его руки чувствуются такими теплыми и приятными, что я изгибаю спину, чтобы дать ему больше доступа, потому что… о боже, как же хорошо…

— Ты не слышишь, как я думаю, — слабо спорю я с нулевой убежденностью.

— Да, я могу. Я читаю язык тела, так как я занимаюсь спортом, помнишь? Расслабься, Джеймс, я не могу спать со всей этой нервной энергией.

Язык тела как вид спорта.

В одной майке рестлеров он нагибает соперника, горячий, потный и жесткий. Вспоминая его образ в этом узком спандексе — фотографии, которые я отыскивала, когда любопытство, наконец, побеждало, — я неловко извиваюсь в его объятьях.

Интересно на что это похоже, быть прижатой им.

Интересно, так ли это, как быть под ним в постели.

Не под ним, сверху.

Без покрывал. Без одежды.

О Боже.

— Джеймс. Расслабься, — он наклоняется, наши губы на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Полные розовые губы, которые я пробовала. Всасывала. Засовывала между ними язык.

— Я пытаюсь, — я вздыхаю. — Но это тяжело.

— Это будет еще сложнее, если ты не перестанешь вертеться.

Я даже не могу собраться с силами, чтобы прочитать ему лекции о приличиях, поэтому сосредоточиваюсь на его губах. Прежде чем я смогла отвернуться назад к окну, прежде чем я смогла закрыть глаза и притвориться спящей, теплые губы плотно прижались к моему рту. Один. Два поцелуя. Мокрый язык быстро выскальзывает и проходится по уголку моего рта.

Его большая ладонь поддерживает заднюю часть шеи, тянет вниз, притягивает, и губами он прикасается к моим. Мое сердцебиение бьется в такт с его поцелуями. Один, два, три, четыре…

Веки ненадолго закрываются, и Оз отрывается, прижимаясь щекой к моей груди.

Перечная мята ощущается на моих губах, я изумленно пялюсь.

— Что… Почему ты это сделал? — даже в моих собственных ушах мой голос едва слышный, хриплый. Я хочу прижать палец к губам, но мои руки заняты, сжимая твердые мышцы на спине.