Учебные часы - [38]

— Что ты имеешь в виду? — я чувствую, как он довольно улыбается; этот ублюдок торжествует.

Но он точно знает, что я имею в виду, дерзкий ублюдок; он просто хочет услышать, как я произношу это вслух, не то, чтобы я его обвиняю. Разве нам не нравится слышать пафосные слова о себе? Комплименты. Лесть.

Великолепные самцы не являются исключением.

— Ну, я не шутила, когда говорила, что ты не мой обычный тип, — говорю я в его сторону. Темно, и я едва могу разглядеть его на кровати. — Ребята, с которыми я встречаюсь, обычно менее…

— Горячие?

Да.

Я бесшумно вздыхаю.

— Нет. Я не это хотела сказать.

— Менее мускулистые?

Да.

— Нет. Они обычно менее…

— Популярные?

Да.

— Ты перестанешь меня перебивать? — затем добавляю: — Подожди. Ты только что назвал себя популярным? Ты ведь помнишь, что мы не в школе, да?

— Малышка, если ты думаешь, что я сейчас крут, то ты была бы поражена тем, насколько крут я был в старшей школе. До усрачки.

Я не сомневаюсь в этом ни на секунду. Закрыв глаза, я вызываю в воображении образ Себастьяна Осборна в средней школе: высокий, самодовольный, и абсолютный красавчик. Если бы мне пришлось угадывать, я бы предположила, что он, вероятно, начал первый курс с того что трахался по дороге в школу на заднем сиденье машины своих родителей, занял первое место по борьбе, медалям и трофеям после того, как стал второкурсником университета. И стал непобедимым за следующие три года. Отсутствовал на выпускном, чтобы участвовать в государственном турнире по борьбе…

Отлично. Возможно, я случайно гуглила его.

Случайно.

И нет, там ничего не говорилось о том, что он занимался сексом, когда был первокурсником, — эту часть я придумала.

— Я никогда не говорила, что думаю, что ты крут, — смеюсь я, уютно устроившись между одеялом и подушкой. — Крут. Кто все еще так говорит?

Смех Оза раздается из темноты.

— Крутой или нет, я точно трахнул бы тебя, если бы это была средняя школа.

Он серьезно? Слава Богу, свет выключен, потому что мои щеки покраснели, и я чувствую, как жар спускается к моей шее. Я зарываюсь глубже.

— Хм, нет, ты точно бы не захотел.

Он снова смеется, на этот раз громче.

— Да брось, дай мне передышку; ты позволила бы тебе вставить. Ни за что бы ты не смогла сопротивляться крутому мачо. Все цыпочки выбирали меня.

Он настолько нелепый, что я смеюсь, но с грустью, так как я также считаю его совершенно очаровательным.

Фу.

— Плохая новость, Оз: если ты думаешь, что я зануда сейчас, ты должен был увидеть меня в старшей школе. Я была еще хуже. Приготовься к повороту сюжета: я берегла себя.

— Берегла себя ради чего? Монастыря?

— Нет, идиот, для того, кто бы меня уважал. Любил меня. Для замужества. Я не знаю, я была молода — или, может быть, я просто знала, что не хочу оставлять это неуклюжему, неопытному старшекласснику.

— И кому же ты, в конце концов, подарила вишенку?

Я лежу молча несколько секунд, игнорируя тот факт, что он просто относится к моей девственности как к «вишенке» и ожидает мой ответ с хихиканьем.

— Я, наконец, оставила это на неуклюжего, неопытного студента-второкурсника, потому что устала ждать прихода хорошего парня.

Его смешок раздается из тени.

— У тебя был оргазм?

— Я не отвечаю на этот вопрос.

— Это значит «нет».

— Почему ты… Ух. Да — это было, нет, но я восполнила это с тех пор, — я пожимаю плечами в темноте.

Он мурлычет:

— Интересно… — затем: — Так кого ты считаешь хорошим парнем?

— Используешь ли ты воздушные кавычки в темноте?

Оз смеется, сотрясая матрац.

— Да, как ты узнала?

— Ты как будто смеешься, — несмотря на это, обдумываю его вопрос. — Хороший парень? Хммм. Ответ… Я понятия не имею. Кто-то уважающий меня, наверное? У кого слова не расходятся с делом. Надежный. Кто не обманывает… не обманывает меня.

— Слишком много негатива.

Это больше похоже на правду, сейчас, когда я говорю это вслух.

— Когда доходит до дела, мне нужен кто-то, кто заставляет меня смеяться.

— Я заставляю тебя смеяться.

Хихикаю.

— Конечно.

— И я уважаю, — добавляет он.

Хммм.

— Это спорно.

— Мои слова не расходятся с делом.

Перевернувшись на спину, я смотрю в потолок.

— Без обид, но я не знаю, зачем ты мне все это рассказываешь. Ты подаешь заявку на эту «работу»?

— Наверное, потому что я пытаюсь трахнуть тебя?

Я закатываю глаза, игнорируя его вульгарный ответ.

— Хорошо, а ты? С кем ты сделал это в первый раз?

— Ах, я помню, как если бы это было вчера: мне было пятнадцать, и ее звали Пенни Вандер Вал. Она была старшей сестрой моего друга, и она позволила мне трахнуть ее на сеновале амбара. Разумеется, она была не девственница. Считает ли это, если я кончил, надевая презерватив?

Грубо.

— Я так не думаю.

— Да, ты, вероятно, права; не было фактического проникновения полового члена. Это был только кончик.

— О, мой Бог. Фильтр! Фильтр!

В темноте слышится его веселое фырканье.

— Ненавижу прерывать тебя, Джим, но если ты думаешь, что это плохо, ты не захочешь знать, что происходит внутри этой головы прямо сейчас.

«Ты так ошибаешься, — не переставая, думаю я. — Настолько, настолько ошибаешься».

Я хочу знать.

— Ты такой же дремучий, как лужа, Осборн. Конечно, я знаю, что сейчас происходит в твоей голове. Ты не делаешь секрета из того, что моя бабушка назвала бы «охотой за юбками».