Рассказывал дядюшка Шей легко, без затяжных "э-э-э-э" и мучительного подбора слов. Наверное, он историю жизни рассказывал не один десяток раз. Себе. Чтобы не забыть родной язык, бабушку и дом, в котором вырос.
— Почти сразу после училища я попал в Афган. Разведрота. Парни немногим моложе меня, из разных мест Союза. Пашка из Москвы, Степан из Могилёва, Григорий с Кубани, Вовка из Владивостока. Конечно, их было больше, но запомнились эти. Мальчишки приходили и уходили — кто-то погибал, кто-то по ранению выбывал, — а эти были рядом с первого дня. Нас так и называли: «кулак Шейнина». Чему ты удивилась? Когда-то меня звали Андрей Васильевич Шейнин.
И мужчина опять замолчал. Наверное, вспоминая что-то, о чем не будет мне рассказывать. Часто, повествуя о своей жизни, мы невольно избегаем касаться событий, в которых мы поступали плохо, или немного искажаем факты, чтобы выглядеть лучше.
— Это случилось через восемь месяцев моей командировки на войну. Инструкция была странной: встретить, обеспечить безопасность, проводить, забыть. И не соваться с расспросами: товарищи из армии дружественной страны. И всё. Только форма у «товарищей» была необычной. В училище нас знакомили с вооружением и обмундированием других армий. Такой точно ни у кого не было. Но спрашивать было нельзя, и общались мы только жестами. Когда до точки оставалось меньше трети пути, нас обнаружили и…
— Затолкали мы с парнями «товарищей» в расщелину, чтобы не достало их обстрелом, и стали отстреливаться. Что потом было, не помню. Как отрезало. Очнулся в больничке. Ничего понять не могу. Люди вокруг странные — подумал еще, что галлюцинации после наркоза: у медсестры зрачки вертикальные, у доктора из-под халата хвост торчит. И говорят непонятно. Потом и того хуже: пришел один такой…, — Андрей Васильевич пошевелил пальцами, ища определение, — непонятный. Вложил мне в ладонь кристалл и стал объяснять, что я в Межгалактическом госпитале, что мне сделали операцию, но для того, чтобы в дальнейшем я смог жить самостоятельно, он мне предлагает перейти к ним в отделение экспериментальной маготехнической реабилитации. Им как раз нужен экземпляр для опытов. Иначе у меня грустные перспективы после выписки. Я слушал его и думал, что он, должно быть, контуженный, который сбежал из своей палаты. Какая маготехника, почему госпиталь Межгалактический? Слышал когда-то, что с сумасшедшими нельзя спорить, поэтому соглашался со всеми его предложениями. А на следующий день сам чуть с ума не сошел. Первым делом после перевода мне показали мое тело. Вернее, то, что осталось от него. До этого я никак не мог рассмотреть, что у меня ниже пояса. Все было как в тумане. Руки вижу, грудь вижу, а дальше пелена белая, и ног не чувствую. Отпоили чем-то, чтобы успокоился, и дальше экскурсию провели. Показали мою будущую нижнюю часть почти в собранном виде и объяснили, что все эти проводки, трубочки, крепления надо срастить с моим телом. Точнее, с тем, что от него осталось. Чтобы проверить, как система будет работать. Не знаю, сколько времени я в этом отделении провел. Мне сделали бессчётное количество различных операций. За это время я научился сносно шпрехать на межгалактическом, познакомился с магией и понял, что мне повезло, в том что этот чудик взял меня для опытов. Иначе отправили бы в приют для инвалидов немагиков, а там, по слухам, живут очень плохо и очень недолго. Да, мне хотелось жить! Будучи обрубком человеческим, хотелось жить. Ведь мне тогда всего двадцать четыре года было. Ковылял я на своем маго-протезе по всему госпиталю — осматривался, знакомился с новым миром и многообразием обитателей. Каждую неделю проходил тестирования, после которых чаще всего меня снова оперировали. Доводили до совершенства устройство, которое поможет пострадавшим жить почти полноценной жизнью. И однажды, придя в себя после очередного улучшения, на вопрос о самочувствии я честно ответил, что уже не понимаю, где я, а где протез. Совет Межгалактического Союза дал согласие и открыл финансирование для продвижения этого изобретения. Сначала меня, как действующую модель, показывали различным комиссиям, возили на презентации и демонстрации, а потом у них появились новые пациенты и меня оставили в покое. Я не знал, куда мне идти и как жить вне госпиталя. Поэтому помогал везде и всем, чтобы не прогнали. Как-то меня зачем-то послали на склад, и мы познакомились с кастеляном. Отставной страж оставил меня при себе, официально оформил помощником, помог выправить документы гражданина. Вот только с именем вышла неувязка. Я же беспородный и на три имени право не имею. В канцеляриях фамилию сократили до Шей, а имя-отчество и вовсе утеряли. Потом мой новый товарищ порекомендовал меня сюда — старый кладовщик по старости уволился. Вот так прижился и устроился Андрей Васильевич Шейнин в учебке тайной стражи. На Земле у меня всё равно нет никого, да и нельзя мне туда. Протез магии много потребляет…
Кастелян молчал, рассматривая руки, и я увидела на фалангах пальцев левой руки выцветшие буквы татуировки «У-р-а-л». Запищал зуммер переговорного устройства, и мужчина словно очнулся:
