Участок - [18]

Прохоров слегка оторопел. До него, конечно, уже дошли слухи, что в Анисовку прислан странный милиционер. Какой-то не в себе. Но, может, ошиблись люди? Вон ведь как заговорил – с намеком на уважение. А уважать в наше время, как известно, никто никого даром не будет. Может, он нормальный? Может, с ним договориться можно? Иметь другом участкового – это очень ценно! И Прохоров попробовал:

– Именно что! И ночью несут, и в дождь тащат! А у меня этих пунктов пять штук еще по селам! Врать не буду, маленько прибыль есть, а то бы стал я возиться! В разумных пределах. Могу себе позволить. Дом вот достраиваю. Или, опять же, если помочь другу или хорошему человеку – почему нет? В наших силах!

– Да? – заинтересовался Кравцов. – Это хорошо бы обсудить.

– Когда? – осторожно спросил Прохоров.

– В перспективе, – осторожно ответил Кравцов.

– В ближайшей? – уточнил Прохоров.

– Это смотря какой объем, – уклонился Кравцов.

– Объем – в каком смысле?

– В смысле объема. До свидания.

И Кравцов пошел прочь, а Прохоров остался догадываться, кто кого и вокруг чего обвел. Потом скрылся в сарае, поднял латунный кран, брошенный в угол, и собрался перенести в более укромное место.

И услышал вдруг голос Кравцова. Тот вернулся, забыв задать важный вопрос:

– А скажите, украденный провод на много тянет?

– По весу или по деньгам?

– По деньгам.

– Тысяч на десять. Ну а сдадут тысяч за пять.

– Большие деньги!

– Для деревни – огромные!

– Ну, спасибо за консультацию! Вы работайте, работайте!

– Спасибо! – поблагодарил Прохоров и понес кран, сгибаясь почему-то так, будто весил он целый пуд.

И после этого, вытерши пот со лба, сел у двери на ветерке, вспоминая нехороший разговор.

10

Он сидел на ветерке, вспоминая нехороший разговор. И тут явился Желтяков.

– Это... – сказал он.

– Чего это? – спросил Прохоров, оглядываясь почему-то в сторону сарая.

– Ну, это самое, – пояснил Желтяков и тоже оглянулся, но в другую сторону. – В смысле, куда теперь девать-то?

– Девать-то? Спрячь пока и забудь!

– Куда же я... Жена, опять же, может увидеть...

– Зарой! И не шастай сюда больше. Не видишь, что происходит?

– А что? – раздался вдруг голос Кравцова. – Что происходит?

Он словно с неба свалился. Только что оглядывались и Прохоров, и Желтяков – никого не видели. И на тебе, возник! Стоит, улыбается. Довольно, надо заметить, приветливо. И интерес в его вопросе вроде бы тоже приветливый, совсем простой. Дескать, тоже теперь живу здесь и охота узнать, что, в самом деле, происходит?

– Как что? – нашелся Желтяков. – Резалку-то вы у нас взяли, а другая сломалась. И я вот пришел посмотреть, из чего можно другую сделать.

– Точно! – подтвердил Прохоров.

– Резалку я вам отправил, – сказал Кравцов. – Но ваша забота о работе мне очень нравится. Всего доброго.

И пошел себе.

– А вы чего хотели-то опять? – не утерпел и спросил Прохоров.

– Да я уж и забыл! – легкомысленно махнул рукой Кравцов. – Просто хотел ваше мнение узнать, кто мог бы столько проводов срезать. Вы же все-таки человек тут не чужой.

– Ну, и не такой уж свой! – определил свою позицию Прохоров, заканчивая разговор.

11

– Не свой он и не чужой, – уточнила Синицына, к которой Кравцов через некоторое время зашел чаю попить. Он сразу понял, что она – женщина осведомленная. И решил установить с нею человеческий, а заодно и служебный контакт.

– Он с детства был угрюмистый, – рассказала Зоя Павловна. – Ну, водился, конечно, с тем же Клюквиным, с Желтяковым. С Куропатовым больше всех.

– С Куропатовым? – заинтересовался Кравцов.

– Ну да. Потом сильно разругались они. То есть даже не ругались, а просто Прохоров за Лидией бегал, а она за Куропатова вышла. Прохоров до того разозлился, что даже уехал. А потом ничего, сам женился, вернулся, опять у них с Куропатовым дружба завелась... Ну, дружба не дружба, а так... Отношения. Ну, то есть друг с дружкой здороваются – и то спасибо. Прежнего нет уже, конечно.

– А Куропатов бедно живет?

– Да нормально вообще-то. Хозяйство у них. На заводе его ценют. А вот брат у него в тюрьме сидит. Давно.

– В тюрьме? Этого я не знал.

– Меня бы спросил. Я насквозь тут все знаю. И вижу. Сидишь у окошка – и вся жизнь перед тобой.

– А вчера ночью не сидели?

– И вчера сидела. Морило как-то под вечер, худо было мне, а потом дождичек, ветерок, полегче, вот я и дышала у окна чистой экологией.

– Никого не видели?

Синицына вспоминала несколько минут – и вспомнила.

– Клюквин с палкой своей проходил.

– Клюквин? Ну и что? Может, он ночью решил в саду поработать?

– Ага, жди, ночью поработать! Он и днем-то не очень работать любит. Зато с Желтяковым всю округу изрыли, как кроты.

– И во сколько он проходил?

– Не помню. Темно уже было, уж дождик сеял... А я, ты знаешь, вот что скажу: сходи ты на «Поле чудес». У нас если что пропадет, очень часто у них находится. Лазарев у них там главный, его сразу по лицу видно: жулик.

12

По лицу Лазарева вовсе не было видно, что он жулик. По лицу его было только видно, что все вокруг ему не нравится. А казалось бы, с чего такие эмоции? Вокруг красивая природа, да и само «Поле чудес» – сплошная красота: не дома, а замки. Здесь большие люди строят коттеджи и селятся. Будто бы даже сам сарайский губернатор отгрохал себе анонимно особняк, чтобы отдохнуть, когда ему надоест быть губернатором. И у самого Лазарева, отставного большого чиновника, здесь неплохой домишко в три этажа. И он тут председатель кооператива, каковым официально является «Поле чудес». Живи да радуйся! Но такой характер у Лазарева: не умеет он радоваться и во всем видит подвох. Кажется ему, что строители плохо работают. Что погода могла быть лучше. И что вообще кооператив надо было не на этом берегу строить, а на противоположном.