Участница свадьбы - [16]

В это утро, однако, все изменилось. Ф. Джэсмин заходила туда, куда Фрэнки и не подумала бы зайти, — например, в гостиницу. Гостиница эта не была лучшей в городе, даже не была одной из лучших, но все же это была гостиница, и Ф. Джэсмин зашла туда. Мало того, зашла не одна, а с солдатом, что случилось совсем неожиданно, потому что до этого дня она его никогда не видела. Еще вчера если бы прежняя Фрэнки могла сквозь волшебный перископ заглянуть в будущее и увидеть эту сцену, она бы только недоверчиво поджала губы. Но это было утро неожиданностей, и все в нем так смешалось, что необычное ее нисколько не удивило и только давно знакомое и привычное казалось странным.

Этот день для нее начался на рассвете. Ей казалось, что брат со своей невестой этой ночью были в ее сердце, потому что в первую же секунду, как она проснулась, она вспомнила о свадьбе и сразу подумала о своем городе. Теперь, когда она расставалась с ним, у нее возникло странное чувство, как будто город позвал ее и ждет. Окна ее комнаты сияли прохладной утренней голубизной. На соседнем дворе запел старый петух. Она быстро вскочила, включила ночник и моторчик.

Это прежняя Фрэнки недоумевала накануне, но Ф. Джэсмин больше ничему не удивлялась. Свадьба стала чем-то давним и привычным. И какое-то отношение к этому имела ночь, отделившая одно от другого.

Все двенадцать лет до этого дня, когда вдруг случалось что-то необычное, оно сначала воспринималось с оттенком сомнения, но стоило лечь спать, и на следующее утро все уже казалось само собой разумеющимся.

Два года назад, когда Фрэнки ездила летом на море, в Порт-Сент-Питер, с Уэстами, в первый вечер серый бугристый океан и пустынные пески порождали у нее ощущение, что она за границей. Она озиралась по сторонам и в сомнении трогала руками окружающие предметы. Но на следующее утро ей уже казалось, будто она прожила в Порт-Сент-Питере всю свою жизнь. Так и со свадьбой. Отбросив все вопросы, она занялась своими делами.

Ф. Джэсмин сидела за письменным столом в бело-голубых пижамных брюках, закатанных выше колен, и, постукивая по полу то пальцами, то пяткой босой ноги, раздумывала о том, что ей надо будет сделать в этот последний день. Кое-что она могла назвать сразу, но многое нельзя было ни сосчитать по пальцам, ни занести в список. Для начала она решила сделать себе визитные карточки и вывести косыми буквами на крохотном прямоугольнике: «Мисс Ф. Джэсмин Адамс, эсквайр». Она надела зеленый козырек, нарезала лист картона и засунула ручки для чернил за уши. Но ей не удавалось ни на чем сосредоточиться, ее мысли перескакивали с предмета на предмет, и вскоре она уже собралась идти в город. В это утро она одевалась очень тщательно — выбрала самое взрослое и самое лучшее свое платье из тонкой розовой кисеи, намазала губы и надушилась «Сладкой серенадой».

Когда Ф. Джэсмин спустилась вниз, ее отец, который всегда вставал очень рано, уже возился на кухне.

— Доброе утро, папа.

Отца звали Ройал Куинси Адамс; он был владельцем часового магазина совсем рядом с главной улицей города. В ответ он что-то проворчал — ведь он был взрослым и любил спокойно выпить три чашки кофе до того, как начать деловые разговоры. Отец имел право посидеть в тишине и покое, перед тем как вновь приниматься за дела. Однажды ночью, когда Ф. Джэсмин проснулась и пошла выпить воды, она услышала, что отец ходит по спальне из угла в угол, а наутро его лицо было белым, как сыр, а в покрасневших глазах застыло страдание. В то утро он с ненавистью смотрел на блюдце, оттого что чашка в его руке стучала об него и никак не хотела устанавливаться; тогда он поставил ее прямо на стол, потом на плиту, так что скоро вокруг возникло множество ровных коричневых кругов, на которые рассаживались мухи. Сахар просыпался на пол, и каждый раз, когда песок хрустел под ногами, отец вздрагивал. В то утро на нем были серые мятые брюки и голубая рубашка с расстегнутым воротом — галстук он немного отпустил.

С июня Ф. Джэсмин втайне хранила обиду на отца, хотя даже себе в этом бы не призналась. Это началось в тот самый вечер, когда отец спросил ее, кто этот «долговязый пистолет, который хочет спать рядом со своим папой», но сейчас эта обида исчезла. Внезапно Ф. Джэсмин показалось, что она впервые видит отца. Но видела она его не только таким, каким он был в эту минуту, картины прежних дней вихрем проносились в ее мозгу и налагались одна на другую. Калейдоскоп воспоминаний заставил Ф. Джэсмин задуматься, наклонив голову набок; она стояла и смотрела на отца — на того, что сидел в комнате, и каким-то внутренним взором на совсем другого. Ей нужно было что-то сказать ему, однако, когда она заговорила, голос ее звучал совсем естественно.

— Папа, я хочу тебя предупредить: после свадьбы я сюда не вернусь.

Уши у отца были большие, оттопыренные, с лиловыми мочками, но он ее не услышал. Мать Фрэнки умерла в день, когда она родилась, и, как большинство вдовцов, он был тверд в своих привычках. Иногда, особенно рано утром, он не слушал, что она ему втолковывала. Поэтому Ф. Джэсмин заговорила пронзительным голосом, чтобы слова проникли к нему в уши.