Убойный сюжет - [10]

Вячеслав Сергеевич вблизи имел лет сорок пять, крепкое телосложение, лысую кочерыжку, жесткие скулы и бравую щеточку усов.

— Ах ты, бандит,— сперва произнес он.

— А у вас совесть отклеилась,— я врезал ему левой ему под дых.

Писатель бросился на меня как зверь. Как раненый бешеный кабан. Я вообще перед такими людьми пассую и драться предпочитаю с существами стопроцентно разумными.

Он мог бы меня пришибить, если бы владел собой, а так только расквасил мою губу и зашиб грудную клетку. Ну, а я вмазал расчетливо. Промеж крепких ножек. А потом еще элегантно вкатил в челюсть — как в вестерне. Цокотухин влетел внутрь сортира. Еще апперкот — и писатель растекся по полу. Спиной я вдруг почувствовал неладное, в самый последний момент вильнул в сторону, отчего чей-то кулак просвистел рядом с моим ухом. Тот мужик, который сидел с писателем за столиком, неожиданно оказался рядом, причем оказался новый противник больше меня по всем габаритам.

Пока наши вертолеты поддерживали с воздуха Джелалабадский спецназ, я кое-что успел узнать у тамошних ребят насчет рукопашного боя. Например, не стоит держать все тело напряженным, нельзя махаться с более сильным противником в одной плоскости. В частности, это означает, что если неприятель уверенно мочит кулаками на среднем и верхнем уровне, тебе лучше упасть самому и попытаться закатать снизу. Что я и сделал. Рухнул на руки и уцепив неприятеля одной ногой, вмазал другой по коленке. Он отлетел и захромал, переместил внимание на нижний уровень, тут я уж вскочил и зафитилил ему ботинком по верхушке.

И тут у меня в глазах померкло. Этот кабан Цокотухин очухался и налетел сзади. По черепу мне не попал, но перед моей физиономией мигом оказался кафельный неприятный пол. Невзирая на трагические обстоятельства, я почему-то подумал о необходимости соблюдения гигиены даже во время драки.

Не знаю, как бы дальше сложилась моя судьба, если бы в тесном помещении не появилось еще одно существо. Оно было широким, как джинн, и занимало все пространство от умывальника до писсуара. Местный вышибала просил любить его и жаловать.

— Кто виноват?— весомо спросил этот "агрегат", поднимая меня и Цокотухинского напарника за шиворот, одновременно отстраняя самого Цокотухина.

— Их двое против меня одного.— напомнил я.

— Немедленно извинитесь друг перед другом, помойтесь и идите в зал, каждый за свой столик… Иначе суну головой прямо в горшок, где дерьма побольше лежит.

Было видно, что его слова не пустая бравада.

— Извини меня,— охотно сказал напарник Цокотухина.

— Виноват,— прилежно добавил я.

— Извините,— буркнул писатель.

Вернулись в зал мы хоть не под ручку, но довольно мирно,— видимо были угнетены страшной угрозой.

Моя дама не стала ругаться, а довольно заботливо приложила салфетку к моей кровоточащей губе.

— Леня, ты, кажется, оступился и упал?

— Мы все втроем оступились… Эх, если бы мне вертолет иметь да пулемет…

Как ни странно, появившиеся болячки не мешали мне воспринимать Лену Тархову — в смысле, как женщину. И даже боль от побоев была в ее присутствии какой-то сладковатой. После кабака она сказала, что у нее сейчас живет подруга со своим мужем, поэтому мы прикатили к дому моего папаши и потихоньку забрались в комнату, где я когда-то готовился к урокам. Ныне время подготовки истекло, и Лена заставила меня сдавать сложный экзамен на секс-пригодность. Так что пришлось совершать подвиги некоторыми частями своего тела. Деловой костюм дамы, состоящий всего из трех изделий (такое уж видно у нее дело), пролежал на моем стуле до 8 утра, после чего она резко тронулась со спального места и умчалась на работу — бизнес, как известно со времен Вебера, требует самопожертвования. Я же смог наконец заняться подлинным отдыхом.

3.

В кабинете Хороброва я появился в 10.00 утра. И сразу же был задержан по подозрению в ночном убийстве гражданина Цокотухина. Статья 122 Уголовно-процессуального кодекса. Слишком многие видели, как мы выясняли отношения накануне вечером в ресторане. Вдобавок рукопись Цокотухина исчезла из типографии, набор ее был уничтожен этой же ночью. Причем вохровка, дежурившая в темное время, уверяла, что как попила вечером чайку, так и выключилась до утра. Елена Тархова, которая могла подтвердить мое алиби — поскольку во время смертоубийства находилась вместе со мной, в доме моего отца, — куда-то прочно запропастилась. То есть, женщина с таким имечком, фамилией и с такой должностью в местной газете оказалась совсем не той особой, которая недавно весело проводила со мной время. Мне показали фотокарточку подлинной Елены Тарховой. С такой выдрой я бы не решился даже хлебать портвейн в парадняке.

Кем же являлась дама, называвшая себя Еленой Тарховой? Беглянкой, пытающейся скрыться под чужыми именами-фамилиями? Или подставной фигурой, заманухой, которая должна была стравить меня с Цокотухиным?

Ясно было лишь одно, что я — попался, увяз по самые муди.

Цокотухина прикончили шилом, следствию оставалось только вышибить из меня признание в том, что инструмент я утопил в глубоком омуте. Через семьдесят два часа я попаду в СИЗО и там меня дожмут с помощью "добровольных" помощников следствия из числа блатных сокамерников.