Убийство в «Восточном экспрессе». Убийство на поле для гольфа - [87]

— Что ж, перейдем теперь к другому вопросу. Скажите, мосье Рено, имя Дьювин вам знакомо?

— Дьювин? — повторил Жак. — Дьювин? — Он нагнулся и не спеша подобрал с пола нож, который прежде смахнул со стола. Он поднял голову и поймал на себе пристальный взгляд Жиро. — Дьювин? Нет, по-моему, незнакомо.

— Не желаете ли прочесть письмо, мосье Рено? Тогда, может быть, вам придут в голову какие-либо соображения насчет того, кто мог бы написать такое письмо вашему отцу.

Жак Рено взял письмо, быстро пробежал его, и краска залила его лицо.

— Оно адресовано отцу? — взволнованно спросил он. Голос его дрожал от возмущения.

— Да. Мы нашли письмо в кармане, в его плаще.

— А... — Он осекся, метнув взгляд на мадам Рено.

Следователь понял, что он хотел спросить, и ответил:

— Пока — нет. Не догадываетесь ли вы, кто автор письма?

— Нет, понятия не имею.

Мосье Отэ вздохнул:

— Невероятно загадочное дело. Ну что ж, отложим пока письмо. Итак, на чем мы остановились? Ах да, орудие убийства. Боюсь невольно причинить вам боль, мосье Рено. Я знаю, вы подарили этот нож вашей матушке. Очень печально... просто ужасно...

Жак Рено подался вперед. Его лицо, пылавшее, когда он читал письмо, теперь стало белым как мел.

— Вы говорите... отец был... был убит ножом из авиационной стали? Нет, невозможно! Это же маленький, почти игрушечный ножик!

— Увы, мосье Рено, такова горькая правда! Этот игрушечный ножик оказался прекрасным оружием. Остер как бритва, а черенок так удобно ложится в руку.

— Где он? Можно мне посмотреть? Он что, все еще в... теле?

— О нет, конечно. Его вынули. Вы действительно хотите посмотреть? Чтобы удостовериться? Что ж, это возможно, хотя мадам Рено его уже опознала. Мосье Бекс, могу я вас побеспокоить?

— Конечно. Я тотчас схожу за ним.

— Может быть, лучше проводить мосье Рено в сарай? — вкрадчиво предложил Жиро. — Он, вероятно, захочет увидеть отца.

Молодой человек содрогнулся и отчаянно замотал головой. Следователь, который всегда был не прочь досадить Жиро, ответил:

— Пока не надо... потом, может быть. Мосье Бекс, будьте так любезны, принесите сюда нож.

Комиссар вышел из гостиной. Стонор подошел к Жаку и стиснул его плечо. Пуаро поднялся и стал передвигать подсвечники, стоявшие не совсем симметрично, — они давно уже не давали ему покоя. Следователь снова и снова перечитывал таинственное любовное послание в надежде найти подтверждение своей первоначальной версии — убийство на почве ревности.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась и в гостиную ворвался комиссар.

— Господин следователь! Господин следователь!

— Ну? В чем дело?

— Ножа там нет!

— Как это — нет?

— Исчез. Испарился. Стеклянная банка, в которой он лежал, пуста!

— Что? — закричал я. — Не может быть! Ведь сегодня утром я видел... — Слова замерли у меня на языке.

Все, кто был в гостиной, уставились на меня.

— Что вы такое говорите? — вскричал комиссар. — Сегодня утром?

— Я видел его там сегодня утром, — сказал я медленно. — Около полутора часов назад, если говорить более точно.

— Стало быть, вы входили в сарай? Где вы взяли ключ?

— Попросил у полицейского.

— И вы входили туда? Зачем?

Я замялся было, но потом решил, что самое лучшее, что я могу сделать, — это чистосердечно признаться во всем.

— Мосье Отэ, — заявил я, — я совершил серьезный проступок и теперь считаю своим долгом покаяться в нем и просить вашего снисхождения.

— Да говорите же, мосье.

— Дело в том, что, — начал я, ощущая непреодолимое желание провалиться сквозь землю, — я встретил девушку, мою знакомую. Ей очень хотелось увидеть все собственными глазами, и я... ну, в общем, я взял ключ и показал ей покойного мосье Рено.

— О! — воскликнул следователь вне себя от негодования. — Вы действительно совершили серьезный проступок, капитан Гастингс. Это грубейшее нарушение! Как вы могли на это решиться!

— Знаю, — смиренно сказал я. — И готов выслушать самое суровое осуждение.

— Надеюсь, не вы пригласили приехать сюда эту девушку?

— Конечно, нет. Я встретил ее совершенно случайно. Она англичанка, а сейчас живет здесь, в Мерлинвиле, но я об этом ничего не знал, пока сегодня утром нечаянно не встретился с ней.

— Ну, ладно, ладно, — сказал следователь, смягчаясь. — Конечно, это против всяких правил, но девушка, должно быть, молода и недурна собою. Ах, молодость, молодость! — меланхолически вздохнул он.

Но комиссар, менее романтическая личность, и не думал отступать:

— Но разве вы не заперли дверь на замок, когда уходили?

— В том-то и дело, — нехотя признался я. — Не могу этого себе простить. Моей приятельнице стало дурно, она чуть было не потеряла сознание. Я дал ей бренди с водой и настоял на том, чтобы проводить ее обратно в город. В волнении я забыл запереть дверь и спохватился, только когда вернулся на виллу.

— Стало быть, минут двадцать, по крайней мере... — проговорил комиссар медленно и не закончил фразы, ибо и так было ясно, что он думает по этому поводу.

— Совершенно верно, — сказал я.

— Двадцать минут, — многозначительно повторил комиссар.

— Прискорбно, — сказал мосье Отэ, снова становясь суровым. — Неслыханно!

Тут внезапно вмешался мосье Жиро:

— Вы считаете, что это прискорбно?