Убийство в теологическом колледже - [29]

Четырехэтажный дом стоял в ряду других викторианских домов рядом со станцией метро «Овал». Мать Эрика умерла после продолжительной болезни Альцгеймера, и он остался в нем один. Адвокат отца сообщил молодому человеку, что, пока жив отец, он может жить в нем бесплатно. Спустя четыре года отец скончался от инфаркта прямо в дороге, и Эрик обнаружил, что у дома осталось два владельца – он и его сводная сестра.

Впервые он увидел ее на похоронах. Это мероприятие – его вряд ли можно было удостоить более солидным названием – состоялось в крематории на севере Лондона. Никакого духовенства и никаких родственников: только они с Карен и двое представителей фирмы. Весь процесс занял несколько минут.

– Папа хотел, чтобы так все и было, – выдала его сводная сестра прямо на выходе из крематория. – Он никогда не был набожным. Никаких цветов, никаких родственников. Нам бы обсудить дом, только не сейчас. Я побежала в офис, у меня встреча. И так еле вырвалась.

Она не предложила подбросить его на машине, и он в одиночестве вернулся в пустой дом. Зато зашла на следующий день. Эрик отчетливо помнил момент, когда открылась дверь и он увидел сестру. На ней были, как и на похоронах, черные кожаные брюки в обтяжку, красный мешковатый свитер и ботинки на высоких каблуках. Волосы уложены острыми прядями, словно набриолиненные, а слева в носу блестел гвоздик. С общепринятой точки зрения такой внешний вид шокировал, но, к своему удивлению, он обнаружил, что ему даже понравилось. Молодые люди молча прошли в гостиную, которая использовалась крайне редко, и Карен оценивающе, а затем снисходительно осмотрела вещи, оставшиеся от матери, громоздкую мебель, которую он никогда и не старался поменять, пыльные шторы, висевшие рисунком на улицу, каминную полку, заставленную безвкусными украшениями, которые мать привезла из отпуска в Испании.

– Мы должны определиться, – начала она. – Можно продать дом сейчас, а деньги поделить поровну, можно его сдать. Или, как вариант, немного потратиться и слегка все переделать, превратив в три квартиры-студии. Удовольствие недешевое, однако у папы была страховка, и я не против ее израсходовать, если получу больший процент от арендной платы. Ты, кстати, чем вообще планируешь заняться? Хотел остаться здесь?

– Я не очень настроен на Лондоне, – ответил Эрик. – Думал, если мы продадим дом, у меня хватит денег на маленький коттедж. Попробую выращивать овощи, ну или цветы на продажу.

– И выставишь себя дураком. Здесь потребуется больше вливаний, чем ты в принципе можешь получить. А получишь немного, во всяком случае, не ту сумму, какая тебе нужна. Но если горишь желанием продавать дом, давай, валяй.

Эрик понял: она точно знает, что хочет сделать, и, что бы он ни сказал, в конце концов своего добьется. Однако ему было почти все равно. Он изумленно ходил за ней из комнаты в комнату.

– Я не против. Давай, если хочешь, оставим дом.

– Речь не о том, чего хочу я, речь о том, что это самое разумное решение для нас обоих. Рынок недвижимости сейчас на взлете и скорее всего дальше будет еще лучше. Если мы все перестраиваем, то ценность дома – как семейного гнезда, – конечно, уменьшится. С другой стороны, будет постоянный доход.

Именно так все и произошло. Он понимал, что изначально Карен его презирала, но пока они трудились вместе, ее отношение ощутимо изменилось. Она удивилась и обрадовалась, когда поняла, насколько у него золотые руки и сколько денег они сэкономили, потому что он умел красить стены и клеить обои, прибивать полки и устанавливать шкафы. Раньше Эрик никогда не стремился привести в порядок здание, которое лишь номинально считалось его домом. Теперь он обнаружил в себе неожиданные и полезные таланты. Они наняли профессионального водопроводчика, электрика и плотника для основной работы, но многое чинил Эрик. Обстоятельства сделали их партнерами. В субботу они ходили по магазинам за подержанной мебелью, искали, где бы подешевле купить постельное белье и столовые приборы, и демонстрировали друг другу добычу, радуясь словно дети. Он научил ее пользоваться паяльником, настоял на тщательной обработке деревянных частей дома перед покраской – хотя она и протестовала, считая это излишним, – и поразил ее тем, насколько увлеченно и тщательно измерял и подгонял кухонные шкафчики. Карен болтала о своей жизни, о работе внештатного журналиста, в которой начинала делать успехи. Она рассказывала, как радовалась, что ее имя теперь указывали в начале статьи, сплетничала о стервозной и скандальной жизни литературного мира, на переднем крае которого трудилась. Этот мир казался Эрику устрашающе чуждым, и он радовался, что ему не нужно туда попадать. В его мечтах был домик, огород и, возможно, даже свиньи – его тайная страсть.

И конечно, Эрик помнил – как же можно было забыть – тот день, когда они стали любовниками. Он как раз прикрепил деревянные жалюзи к одному из окон, выходящему на южную сторону, и они вместе красили стены эмульсионной краской. Карен вся перепачкалась и на полпути заявила, что ей жарко, она вся липкая и в краске и, пожалуй, пойдет примет душ. Так выпал шанс проверить только что смонтированную ванную комнату в действии. Поэтому он тоже прекратил работать и уселся, скрестив ноги и облокотившись на непокрашенную стену. Он смотрел, как свет под углом пробивается сквозь прикрытые жалюзи, создавая на заляпанном краской полу решетку, и в душе у него забил счастливый родник.