Убийство в стиле - [13]

Или «Идеальный преступник». Помнишь, Эви? Один из тех его фильмов, которые мы смотрели вместе? Чарльз Лафтон играет взломщика, который ну никогда не грабит свои жертвы повторяющимися способами, никогда не ублажает себя остатками ужина в кладовке, никогда не оставляет турецкую папиросу дотлевать в пепельнице. Вот потому его в конце и ловят. Потому что, как вам, Трабшо должно быть хорошо известно, не существует преступника, у которого не было бы своих замашек и идиосинкразий, которые вы, фараоны, мало-помалу начинаете узнавать и затем высматривать. И вот в фильме, когда идеальные ограбления следуют одно за другим без малейшего намека на штучки-мучки какого-либо из известных взломщиков, полиция в конце концов соображает, что совершать их мог только он.

Или «Фокус-покус», действие которого происходит исключительно в кабине битком набитого лифта в отеле, застрявшего между этажами. Действие всего фильма, учтите! И не только само убийство совершается в лифте, но камера ни на секунду не перестает панорамировать, шаря по этому замкнутому пространству. На такое был способен только Фарджи.

— Погодите-ка, — перебил ее Трабшо. — Так как же он, черт побери, мог втиснуть в лифт своего двойника?

— О, это было так типично для него — все часть игры, часть вызова, придумывание введения себя в собственные фильмы. Видите ли, среди застрявших в лифте постояльцев отеля имеется коварная вамп, французская шпионка, у которой к лацкану ее костюма от Шанель приколота маленькая брошь-камея. Ну, так на этой брошке, если вглядеться внимательно, можно различить крохотный портрет самого Фарджи. Визуальная игра слов, — пояснила она. — Изобретательно, а?

Недоумевающие брови Трабшо полезли на лоб.

— Визуальная игра слов?

— Дорогуша, такое краткое появление в фильме мы профессионально называем камеей. И в «Фокус-покусе» камея появления Фарджи была буквально камеей — на брошке. Теперь вы поняли?

— М-да… — последовал неуверенный ответ.

— И вы не видели его последний фильм? — продолжала она. — «Загипсованный американец». Он вышел на экраны только в прошлом месяце.

Трабшо покачал головой.

— Зрелый Фарджион. Еще один абсолютно блистательный триллер. Зритель ни разу даже мельком не видит убийцу, которого изобличает герой, молодой американский солдат в Лондоне, чья левая нога от первого до последнего кадра закована в гипс. Он вылеживает в не очень-то звуконепроницаемой квартирке в Бейсуотере и по звукам, доносящимся сквозь потолок, определяет, что его невидимый верхний сосед только что забил свою жену до смерти. Говорю же вам, Трабшо, в этой стране не отыскать актера или актрису, которые не пожертвовали бы собственными левыми ногами, лишь бы сняться в его фильме. И у меня был такой шанс, а теперь я его потеряла…

Она поежилась, хотя температура в комнате была даже слишком высокой. Будто полное осознание постигшей ее беды только теперь проникло сквозь хрупкий панцирь ее житейской умудренности. Актриса до мозга костей и на сцене, и не на сцене, она настолько сливалась воедино со своим ремеслом, что подобно врожденным лгунам уже утратила способность различать, где кончался театр и начиналась реальность. Тем не менее в ее жизни всегда бывали моменты, когда маска соскальзывала, и открывалось искаженное мукой лицо женщины, которая лишь сейчас задумалась, откуда ей выпадет ее следующая роль, точно нищему — его следующая еда. Теперь, как уже некоторое время понимал Трабшо, и настал один из таких моментов.

Эвадна сочувственно прищелкнула языком.

— Ты правда очень-очень хотела эту роль? Правда, мое сокровище?

Маска соскользнула полностью. И смотреть на слезы, засверкавшие в ее глазах — даже когда, как в эту минуту, в ее горести не было ни малейшей аффектированности или притворства, Кора оставалась звездой до кончиков ногтей, а слезы звезд не блестят, они сверкают — смотреть на них было так же тяжко, как на слезы любой женщины.

— Ах, Эви, ты не представляешь, на что я была готова пойти, лишь бы получить ее. Ты понятия не имеешь, как я умоляла, как пресмыкалась. Я принудила моего агента звонить в приемную Фарджи каждый божий день утром и ближе к вечеру. Он отказывал мне двадцать раз. Говорил, что я слишком стара, слишком старомодна, баранина, сервированная под барашка, непотребный мусор.

— Непотребный мусор? Он правда так сказал?

— Прямо мне в глаза, Эви. Прямо мне в глаза!

— Бедняжечка ты моя, — понизила голос романистка, быстро оглядывая ресторан, не засек ли кто-нибудь Кору в момент ее паники. Незачем говорить, что все впивались в нее глазами, так как «Плющ» уже гудел, пережевывая новость о смерти Фарджиона.

— И мы даже не были наедине.

— Не может быть!

— Он был со своей последней находкой, Пэтси Шлютс. Пэтси Шлютс! Ну и имечко! Он вроде бы подобрал ее из хора в новом ревю «Свихнутой шайки». Вот уж это непотребный мусор! Помнишь остроту Дороти Паркер? «Пойдем посмотрим, как Кэтрин Хепбёрн сыграет гамму от «до» до «ре». Как я слышала, гамма крошки Пэтси не дотягивает и до «ре». Ее специальность — играть в совсем другие игры, но она как раз такая тощая белобрысая дуреха, на каких Фарджи всегда клевал. И, пожалуйста, она развалилась за его письменным столом в Элстри с таким видом, будто ее всю завили с ног до головы, а он говорит мне, что мои дни прошли. Я просто поверить не могла, что он был способен так меня унизить!