Убийство в прямом эфире - [41]

— Я хочу посмотреть «Губку Боба Квадратные Штаны».

Голос Дженни оторвал Элизу от мыслей и вернул к первоочередной задаче — отправить дочь в школу. Дженни сидела за кухонным столом и без энтузиазма ела из миски «Чириоуз»[16], которые миссис Гарсиа приготовила для нее.

— Дорогая, маме нужно посмотреть эту передачу по работе. Ты же знаешь. Ешь лучше свой завтрак.

Дженни сидела, уставившись в миску с овсяными хлопьями.

— Дженни, ну давай же. — Голос Элизы зазвучал жестче.

Когда девочка подняла голову, в глазах ее стояли слезы, а нижняя губа тряслась. Элиза выключила телевизор и, наклонившись к дочери, обняла ее.

— Дорогая моя, почему ты плачешь? Я ведь не кричала на тебя. Я просто хотела, чтобы ты хорошенько позавтракала и у тебя в школе сегодня хорошо сложился день.

Дженни засопела.

— Я совсем не поэтому плачу.

— А что же тебя расстроило?

— Мне не нравится то, что идет по телевизору. Я не хочу смотреть на эту леди, которая умерла. И я не хочу, чтобы ты умерла, мамочка.

Элиза закрыла глаза и крепче прижала к себе дочь. О чем она думала, включая передачу со всеми подробностями относительно смерти Констанс? В доме есть еще с полдюжины других телевизоров, и ей определенно не следовало смотреть именно этот, на кухне, когда здесь сидит Дженни. А как она вчера потянула дочь с собой в Клойстерс, а потом еще и в телецентр, когда работала над своим сюжетом? Это тоже было совершенно бездумной ошибкой.

Дженни — девочка сообразительная, и от ее глаз и ушей не ускользнуло ничего. Для нее это была не безликая история, которую передают в новостях неизвестно о ком. Констанс работала в том же здании, что и ее мама. Констанс Янг выступала по телевизору, как и ее мама. У Констанс даже была та же самая работа, какой раньше занималась ее мама. И если что-то произошло с Констанс, это же могло произойти и с ее мамой. У Дженни и так не хватало одного из родителей. И, разумеется, она боялась потерять второго.

— О, ангел мой, не волнуйся, — прошептала Элиза, стараясь успокоить ребенка. — Я никуда не уйду. И ничего со мной не случится.

— Обещаешь мне?

— Обещаю. Как я вообще могу оставить тебя одну? Я люблю тебя больше всего на свете. Ты же знаешь это, верно?

Дженни кивнула.

— Я знаю, но ты говорила, что и папа тоже любит меня, а он от меня ушел.

Ну вот. Элиза всегда знала, что когда-то этот разговор все равно должен состояться. Разговор, к которому она хотела подготовиться, но которого тем не менее всегда боялась Дженни никогда не жила в мире, где у нее был бы отец. В младенческие годы и чуть позже она развивалась совершенно нормально. Первое слово, первый шаг, первый день рождения, первый день в яслях и даже первый день в детском саду — все эти вехи начала своей жизни Дженни прошла без каких-либо признаков того, что она ощущает отсутствие отца. Ну да, несколько раз она заявляла, что у всех детей, с которыми она играет, есть папы, но казалось, что она раз и навсегда смирилась с тем фактом, что у нее нет отца, — просто так уж сложилось в жизни. У сегодня утром она впервые выразила свое смятение, чувство потери и покинутости, которое она должна была испытывать с того момента, когда осознала, что ее отец никогда не будет с ней, и когда почувствовала всепоглощающий ужас при мысли о том, что она может лишиться и второго своего родителя, оставшись в этом мире совершенно одна.

— Он не хотел, Дженни. Он мечтал всегда быть рядом. Он изо всех сил старался остаться в этом мире, в основном из-за того, что хотел быть с тобой. Но думаю, что у Господа были в отношении нашего папы другие планы.

Дженни потерлась носом о халат Элизы.

— А что это за планы?

— Я точно не знаю, солнышко. Я собираюсь задать Господу этот вопрос, когда увижусь с ним. Но зато я точно знаю, что очень значительная часть планов Господа в отношении твоего папы, когда он жил в этом мире, была связана с тем, чтобы он стал твоим отцом. Это было самое важное, что успел сделать твой папа, и я знаю, что он и сам считал точно так же.

— Точно знаешь? — Дженни цеплялась за каждое слово, сказанное матерью.

— М-м-м-м, — Элиза чмокнула Дженни в лоб. — Одна из последних фраз, которые он мне сказал, была о его радости от осознания, что скоро должна родиться ты. Он сказал, что из-за этого у него появилось такое чувство, будто он действительно внес свой вклад во что-то совершенно особенное, замечательное в этом мире.

— А что такое «внес свой вклад»? — спросила Дженни.

— Отдал. Когда ты вносишь свой вклад, ты отдаешь.

Дженни задумалась над объяснением.

— Это как подарок?

Элиза живо закивала:

— Вот именно. Ты — это наш с папой подарок миру, Дженни.

Глядя на маму снизу вверх, девочка улыбнулась. Потом она отстранилась и переключила все внимание на миску с размокшими хлопьями. Глядя, как ест ее дочь, Элиза думала, правильно ли она все сказала, и надеялась, что это так; она была уверена, что тема всплывает не последний раз, и понимала, что на ней лежит большая ответственность и что ее святая обязанность — хорошо воспитать своего ребенка и не допустить, чтобы Дженни осталась сиротой.

Глава 42

Воткнула, вынула, потянула. Воткнула, вынула, потянула.