Убийство в Пражском экспрессе - [26]

В ней властвовал коротышка фотограф. Смешливо картавя, он приказал сесть на табурет. Этот тип жёг магний в жестяных воронках и, меняя пластины, щёлкал диковинным фотоаппаратом. По его хвастливым словам, чешская полиция использовала наисовременнейший фотографический метод Бертильона и снимала преступников в трёх видах: в профиль, en face в 1/7 натуральной величины и во весь рост в 1/20. Но и эта процедура закончилась.

И вновь Ярослав плелся подлинным коридорам со сводчатыми потолками, пока окрик конвоира не остановил его перед дверью с цифрой «сто три». Это была одиночная камера, в которой он сейчас и находился. От переживаний он ничего не ел, только пил воду, которую приносил тюремный разносчик еды в большом пятилитровом чайнике. Хоть чайник и был медный, но вода отдавала ржавчиной.

— В этом параллельном адском мире нормальным человеческим существам нет места, — отчего-то вслух выговорил молодой человек и тут же испугался собственного голоса, будто сказанного в трубу.

Послышались шаги. Глухо щёлкнул замок. На пороге возник охранник.

— Поспишил — на допрос! — гаркнул страж.

Оказалось, что камера судебного следователя располагалась совсем рядом, на первом этаже.

Следователь что-то сосредоточено писал, в тот момент, когда ввели арестанта. Он махнул рукой конвоиру, указывая на табурет. Усадив подозреваемого, стражник удалился.

На первый взгляд следователь выглядел намного приятнее, чем наглый и бесцеремонный инспектор Яновиц. По крайней мере, он казался почти ровесником. Вероятно, совсем недавно окончил университет. Лет на пять старше. У него и усы-то были редкие, да и жиденькая бородёнка, которой он пытался придать клиновидную форму, ещё не могла считаться полноценной бородой. Интеллигентного вида, в очках. К тому же, как и Ярослав, он был блондином. От этих мыслей приказчик расслабился и улыбнулся.

— Вы не в цирке, арестант, — процедил сквозь зубы Мейзлик. — Вину в убийстве Божены Плечки и Йозефа Врабеца признаёте? Раскаиваетесь? Готовы дать признательные показания? Или будете дальше дурачком прикидываться?

— Это какой-то бред. Я уже говорил инспектору, что никого не убивал.

— Как вы тогда объясните, что, уехав к родителям в Пардубице, вы позвонили пану Плечке и сказали, что заболели «испанкой», а на самом деле ничем не болели? Для чего врали? — насмешливо сощурился следователь.

— Я не хотел, чтобы он… — Ярослав конфузливо опустил глаза и потёр ладонью переносицу.

— Что же вы остановились? Продолжайте!

— Не хотел, чтобы пан Плечка поехал в Брандис-над-Орлице с пани… Плечкой, — пролепетал юноша.

— А почему не хотели?

— Не хотел и всё.

— Поставим вопрос иначе: какие отношения были между вами и мадам Плечкой?

— А какие могут быть отношения у приказчика и жены хозяина магазина? — Ярослав поднял глаза на следователя.

— Вот я и спрашиваю! Тут вопросы задаю я, а не вы! Понятно? — нервно дергая щекой, спросил Мейзлик.

Арестант кивнул.

— Во время обыска инспектор нашёл вот эти стихи. Вы, оказывается, ещё и поэт.

Он зло усмехнулся, взял в руки школьную тетрадь и принялся её листать.

— Тоже мне, Ян Неруда[18] нашёлся! Сейчас мы посмотрим, что вы тут накрапали, сударь.

— Вы не имеете права. Это личное!

— Ну да, как же! Ага, вот, — откинувшись на спинку стула, следователь закинул ногу за ногу и с кривой усмешкой начал декламировать:

Мне жалко прощаться с прошедшими днями,

хотя, может быть, мне они не нужны,

Божена, не скрою, увлёкся я вами,

Вы, кажется, были со мною нежны.

Мне нравился голос, манеры, привычки,

и запах духов, и насмешливый взгляд

но осень пришла, дни сгорели, как спички,

поникли цветы и осыпался сад.

Счастливые ночи со счёта не сбросишь,

от ласки кружилась тогда голова,

и кажется мне, что ты снова попросишь.

Остаться с тобой в эту ночь до утра.

— Покойной Божене Плечке посвятили. А почему без названия?

Ярослав молчал.

— А как вы объясните найденные у вас предметы женского туалета: заколка для волос и носовой платок с вышитыми инициалами «Б» и «П»?

Ответа не последовало.

— Уверен, что пан Плечка их опознает.

Юноша закрыл лицо ладонями.

— Стыдно? А чего стыдится? Влюбились, понятное дело. Мадам Плечка — ещё та вертихвостка. Шлюха.

— Вы не смеете так говорить! — Ярослав вскочил и, дрожа от негодования, потряс кулаками. Плотные желваки заходили ходуном под острыми скулами, губы передёрнуло судорогой.

Распахнулась дверь. Охранник молниеносно обхватил арестанта сзади и усадил на место.

— Вы мне тут балаган не устраивайте. А не то прикажу заковать вас в ножные кандалы. Так я, простите, повторюсь: шлюха эта Божена. И правильно, что отравили её. Пусть в аду мается. А вот её спутник ни при чём. Зря вы его в могилу свели.

— Я никого не убивал, — глядя в стену, мимо следователя, упрямо вымолвил Ярослав, усилием воли едва сдерживал слёзы.

— А как вы объясните ваш внезапный приезд в Брандис-над-Орлице? И скандал, который вы учинили в отеле?

— Вам и это известно?

— Мы знаем больше, чем вы можете себе представить. Так что советую не юлить, а честно во всём сознаться.

Следователь придвинул лист бумаги и спросил:

— Вы находились в интимных отношениях с Боженой Плечкой?

— Да.

— С какого времени стали с ней встречаться?