Убийство в музее Колетт - [31]
Она прервалась, так как они подошли к дому священника. Отец Клод, сорокалетний жизнерадостный мужчина, ждал их на крыльце. В приходской церкви он служил уже много лет. По словам Поля Эрвуэ, не очень хорошо относившегося к религии, отец Клод совершал чудеса, помогая обездоленным. Извинившись за скудость обстановки, он пригласил обоих офицеров полиции пройти в свой кабинет.
— Вот моя единственная роскошь, — сказал он, показывая угол, занимаемый разросшимися кактусами и другими экзотическими растениями, среди которых были каучуконосы, аспериум, фикус «бенжамин»… — А больше всего мне нравится черенкование, — признался он с шаловливым видом. — Посмотрите, мне удалось вырастить пассифлору моллиссиму…
— Вы когда-нибудь обменивались опытом в цветоводстве с Жюли Брюссо? — спросил комиссар Фушеру.
Отец Клод помрачнел.
— Я потерял в ее лице одну из самых ревностных прихожанок, друга, можно сказать, — грустно ответил он.
Он замолчал. У него был на удивление бесцветный голос, к которому невольно внимательно прислушиваешься.
— Мы разделяли лишь любовь к растениям… Когда я захотел создать в приходе группу поддержки умирающих, она сразу отказалась войти в нее. Тем не менее я был поражен, увидев, как она приободряла семью агонизирующего ребенка. Она находила такие слова, будто сама прошла через смерть…
Фушеру и Джемани переглянулись.
— Она ничего не рассказывала вам о своей жизни?.. Что-нибудь такое, чем можно объяснить ее неожиданную кончину?
— Ничего, — подумав немного, ответил он. — Но… мадам Брюссо иногда совершала непредсказуемые поступки. Однажды, например, она категорически отказалась стать крестной матерью некой маленькой Алисы, однако подобрала для нее крестных родителей. Мать была очень недовольна. А мне не удалось добиться от Жюли Брюссо никаких объяснений…
Он откинулся на спинку стула и скрестил пальцы.
— Еще один случай… — продолжил он. — В прошлом году, когда я венчал сына генерала Дезандре, она взяла на себя цветочное оформление и должна была присутствовать на церемонии. Но в начале мессы она вдруг покинула свое место около хора и ушла. Впоследствии я узнал, что одной родственнице невесты, сидевшей неподалеку, показалось, что она признала в ней умершую подругу. Когда я сказал об этом мадам Брюссо, та наотрез отрицала какую-либо связь… После этого я не видел ее две недели! Согласитесь, все это довольно странно… — Чувствуя себя неловко, отец Клод умолк.
— Не думаете ли вы, что у нее было что скрывать? — спросил комиссар.
— Она родом не из наших краев, трудно судить…
— Не знаете ли, где она хотела бы быть похороненной?
— Здесь, в Сен-Совере, где она прожила последние двадцать лет. Она высказывала пожелание… Я совершу похоронный обряд, как только… как только гражданские власти дадут разрешение. Но есть одна проблема: у нее нет семьи, нет родных…
— А вам известно, что речь идет о самоубийстве? — заметил комиссар.
— Для меня все усопшие равны, так же, впрочем, как и живые, — возразил священник. — Мадам Брюссо больше, чем кто-либо, нуждается в Божьей помощи. Мы никого не отвергаем.
— Времена изменились с 1954 года. Если я не ошибаюсь, сама Колетт не имела права на похороны по религиозному обряду, — обронил Фушеру.
— Что касается «разведенок», раз уж вы упоминаете этот случай, — ровным голосом продолжал отец Клод, — то я очень хочу, чтобы ускорили процедуру отмены этого положения. А пока что я забочусь о том, чтобы наша община принимала всех вступивших во второй брак, которые обратились к нам с просьбой. Скажу даже по секрету, что не понимаю, почему священство запрещено женщинам…
Лейла в душе одобрила его, но вслух не высказалась, из осторожности удержавшись от проявления неуместного экуменизма.
Что же касается Жан-Пьера Фушеру, то, воспитанный отцом-католиком и матерью-протестанткой, он рано усвоил понятие терпимости. Бунт в его душе, не примирившейся со смертью Клотильды, окончательно погасил теплившиеся в нем остатки религиозности. И вот теперь у него есть дочь…
Он нарушил молчание, ставшее для него вдруг невыносимым:
— Последний вопрос. Остались ли образцы почерка Жюли Брюссо?
— Сейчас, когда я думаю об этом, могу с уверенностью сказать: ни одного. Даже самую маленькую записку она печатала на машинке. Но погодите… Ведь есть приходская книга записей. Она много раз расписывалась в ней. Не хотите взглянуть?
Они дружно кивнули. Священник вынул из шкафа несколько томов в красных переплетах с выдавленным на них позолоченным крестом.
— Недавно у нас состоялось несколько крестин. Вот… последние были пятого мая… Так и есть…
Он осторожно перелистал веленевые страницы, и стало очевидно: Жюли Брюссо всегда оставляла от своего имени лишь жирные переплетения двух изогнутых букв.
— Я не специалист в графологии, но эта прямая, перечеркивающая завитушки, указывает, как я полагаю, на почти патологическую замкнутость в себе. Любопытно, не правда ли, когда встречаешься с непроницаемостью некоторых людей… — провожая их до двери, пробормотал священник, как бы обращаясь к самому себе.
— А может, это один из способов самозащиты, — поправил его Фушеру, переступая через порог.
