Убийство в Месопотамии - [15]

Я снова ахнула.

— Великолепно, правда? Эти вещи обнаружены в гробнице принца. Другие царские гробницы, найденные нами, оказались разграбленными. Эта чаша — самая ценная наша находка. Одна из самых красивых среди всех когда-либо найденных археологами чаш. Ранняя Аккадия. Бесценная вещь.

Внезапно нахмурившись, миссис Лайднер поднесла чашу к глазам и осторожно поскребла ногтем.

— Как странно! На ней воск. Должно быть, кто-то приходил сюда со свечой.

Она сколупнула восковую каплю и убрала чашу.

Потом она показала мне несколько забавных терракотовых[15] фигурок, но почти все они выглядели непристойно. Какое, однако же, извращенное воображение у этих древних людей, скажу я вам!

Вернувшись на террасу, мы застали там миссис Меркадо, которая красила ногти. Отставив руку, она любовалась своей работой. Трудно вообразить себе что-нибудь более отвратительное, чем эти оранжево-красные ногти, подумала я.

Миссис Лайднер принесла с собой разбитое вдребезги небольшое и очень тонкое блюдо и начала осторожно соединять осколки. Понаблюдав за ней минуту-другую, я спросила, не могу ли чем-нибудь помочь ей.

— О да, работы тут на всех хватит! Она принесла еще целую коробку битой керамики, и мы принялись за дело. Я довольно быстро наловчилась склеивать черепки, и миссис Лайднер похвалила меня. Она не знает, что у всех медицинских сестер проворные пальцы.

— Все так усердно работают, — прощебетала миссис Меркадо, — что я чувствую себя ужасной лентяйкой. Да я и в самом деле лентяйка.

— Ну и на здоровье! — обронила миссис Лайднер с безучастным видом.

В двенадцать подали ленч. Затем доктор Лайднер и мистер Меркадо принялись очищать керамику. Они поливали черепки раствором хлорноватой кислоты. Один из горшков после обработки приобрел великолепный синий цвет, на другом проступил изумительный рисунок — рогатые бычьи головы. Это было прямо как в сказке! Вековой слой грязи, который, кажется, ничто не возьмет, как по волшебству, вдруг закипал, пенился и сходил прочь.

Мистер Кэри и мистер Коулмен отправились на раскопки, мистер Рейтер пошел к себе в фотолабораторию.

— А ты чем займешься, Луиза? — ласково обратился доктор Лайднер к жене. — Может быть, отдохнешь немного?

Видимо, миссис Лайднер в это время обычно ложилась отдохнуть.

— Да, пожалуй, полежу часок. Потом немного погуляю.

— Хорошо. Мисс Ледерен, я думаю, не откажется составить тебе компанию?

— Конечно, — с готовностью отозвалась я.

— Нет-нет, — поспешно возразила миссис Лайднер. — Я пойду одна. Не то мисс Ледерен подумает, что ей вменили в обязанность не спускать с меня глаз.

— О, но я с большим удовольствием… — начала я.

— Нет, в самом деле, вам лучше остаться, — сказала она твердо, почти повелительно. — Иногда мне нужно побыть одной. Просто необходимо.

Настаивать я, разумеется, не стала и пошла к себе в комнату, чтобы тоже вздремнуть немного. Странно, думала я, что миссис Лайднер, одержимая постоянными страхами, решается гулять одна.

Когда в половине четвертого я вышла во двор, там не было ни души, если не считать маленького мальчика-араба, который мыл керамическую посуду в большом медном тазу, и мистера Эммета, который сортировал ее. Когда я подошла к ним, в воротах показалась миссис Лайднер. Такой оживленной я еще никогда ее не видела. Глаза у нее сияли. Она была возбуждена, почти весела.

Из лаборатории вышел доктор Лайднер и направился к ней. Он нес большое блюдо, на котором были изображены рогатые бычьи головы.

— Доисторические пласты необычайно богаты археологическими находками, — сказал он. — До сих пор нам очень везло. Найти эту гробницу в самом начале сезона — редкая удача. Единственный, кто имеет основания быть недовольным, — это отец Лавиньи. Пока мы нашли всего лишь несколько табличек.

— Кажется, он и их еще не обработал, — сказала резко миссис Лайднер. — Возможно, он выдающийся эпиграфист, но не менее выдающийся лентяй. Спит чуть не целый день.

— Жаль, упустили Берда, — сказал доктор Лайднер. — А отец Лавиньи поражает меня, мягко говоря, неортодоксальностью, хотя, разумеется, я бы не взял на себя роль компетентного судьи в этом деле. Некоторые его переводы меня, чтобы не сказать больше, удивляют. А надписи вот на этом камне? Я совсем не уверен, что отец Лавиньи тут прав. Впрочем, ему виднее.

После чая миссис Лайднер спросила меня, не хочу ли я прогуляться с нею к реке. Наверное, она боится, подумала я, что ее давешний решительный отказ взять меня с собой огорчил меня.

Мне не хотелось, чтобы она считала меня слишком обидчивой, поэтому я тотчас согласилась.

Вечер выдался великолепный. Тропинка, вьющаяся по ячменному полю, привела нас в цветущий фруктовый сад, через который мы вышли к Тигру. Слева виднелся Тель-Яримджах, откуда доносилось характерное монотонное пение. Справа вращалось большое мельничное колесо, ритмичный плеск которого поначалу раздражал меня, но потом стал даже приятен, — он будто убаюкивал. За мельницей виднелась деревня, где жили рабочие.

— Красиво, правда? — сказала миссис Лайднер.

— Да, такая мирная картина! Удивительно, в какую глушь меня забросила судьба.

— Глушь, — эхом повторила миссис Лайднер. — Да, здесь, во всяком случае, чувствуешь себя в некоторой безопасности.