Убийство в Леттер-Энде. Приют пилигрима - [7]

– Ты меня удивляешь.

Ответом ему был сердитый взгляд. Джулия подалась вперед и, взяв окурок, словно дротик, с силой бросила его в камин.

– Удивляю? Ну, ладно же, скажу откровенно! Я ее смертельно ненавижу!

Глава 4

Элли Стрит накрывала на стол к ужину. Поскольку должны были приехать Энтони и Джулия, она особенно старалась. Радующие глаз цветы стояли в вазе из старого стекла – более красивого, чем серебро, – и все было начищено до блеска. К сожалению, придать блеск себе она не могла. Голландское зеркало между портретами прадеда Джимми с широким галстуком и прабабушки в бледно-желтом атласном платье с высокой талией и с бирюзовой повязкой на волосах отражало Элли Стрит с беспощадной четкостью – ее застиранное ситцевое платье, худое бледное лицо, вьющиеся светлые волосы, ставшие прямыми и бесцветными, выступающие вперед плечи, вялую походку. Неудивительно, что Ронни поглядывает на свою хорошенькую медсестру.

Требовалось побыстрее закончить работу, переодеться во что-то приличное и подкрасить лицо до приезда Джулии. Только Элли так устала, что ей было все равно. Эти десять миль до Крэмптона и обратно отнимали у нее чуть ли не все силы, но расписание автобусов ее не устраивало, а ей требовалось навещать Ронни. Ну что ж, здесь уже все в порядке, и она сможет спокойно посидеть двадцать минут перед тем, как начать одеваться к ужину. Элли отступила на шаг, чтобы напоследок оглядеть стол.

В коридоре послышались шаги, и вошла Лоис.

– О, ты уже закончила? Надеюсь, почистила серебро. Оно не выглядело должным образом.

– Да, почистила, – вяло отозвалась Элли.

Два года назад она была красивой, стройной и миловидной, обладала легким румянцем и хрупкостью дрезденской статуэтки. Этот тип внешности не выносит долгого утомления и напряжения. Если голландское зеркало не льстило ей, то и не лгало. Она стала просто тенью прежней Элли Уэйн. Подняв взгляд усталых голубых глаз на Лоис, она повторила:

– Да, я его почистила.

– Ну, эти ложки можно бы протереть еще раз. И… О, разве я не велела тебе поставить цветы в большую серебряную вазу? Она нравится Джимми.

Элли продолжала смотреть на нее. И наконец сказала:

– Лоис, тебе очень важна эта ваза? Мне уже некогда снова заниматься цветами.

Голос был под стать ей – мягким и очень усталым.

– Мне казалось, ты будешь рада сделать что-то для Джимми. Как-никак… – Лоис издала красивый серебристый смешок, – он немало сделал для тебя и для Джулии. Но, конечно, если это такой большой труд…

Она подошла к столу и стала вынимать по одному цветы, портя их и роняя капли воды на полированную поверхность.

Джулия подняла бы скандал. Элли лишь посмотрела и произнесла угасшим голосом:

– Я переставлю их. Лоис, прошу тебя – ты плещешь воду на стол.

Когда она вошла в подсобку, чтобы взять серебряную вазу, там была миссис Мэнипл.

– Что такое, милочка? Еще не закончила? Тебе нужно полежать с полчаса, пока они не пришли. Времени как раз хватит.

Добрая старая Мэнни. Элли благодарно ей улыбнулась. Должно быть, она очень старая, раз помнит рождение Джимми, но совершенно не менялась, не выглядела старше с тех пор, как Элли с Джулией потихоньку забегали в кухню за изюмом, свежим горячим джемом, булочками и сахарными мышками. Мэнни готовила замечательных сахарных мышек, розовых и зеленых, с шоколадными глазками. В пять лет сахарная мышка – большая радость.

Миссис Мэнипл обняла ее за плечи пухлой рукой.

– Иди, дорогая, приляг.

– Не могу, Мэнни. Миссис Леттер хочет, чтобы цветы стояли в серебряной вазе, а та нуждается в чистке. Ею не пользовались несколько месяцев.

Рука Мэнни напряглась. Элли отступила.

– Мэнни, ничего не поделаешь.

Миссис Мэнипл промолчала. Если она была не в состоянии сделать что-то другое для мисс Элли, то это могла. Ярко-розовый яблочный румянец ее больших, крепких щек потемнел, стал лиловым, как слива.

Она резко повернула голову через плечо и требовательно позвала:

– Полли! Иди сюда!

Потом взяла вазу из рук Элли.

– Ступай наверх, дорогая. Полли все сделает, и я присмотрю, чтобы сделала, как надо. Цветы я поставлю сама, и если не в том порядке, можешь переставить их, когда спустишься. И подрумянь щеки, а то мисс Джулия меня убьет.

Идя по коридору, Элли услышала ее довольный смех.

Она поднялась по черной лестнице, так было быстрее. И улыбнулась: Мэнни просто ангел. Однажды она сказала это Энтони, и он нарисовал на витраже шарж на Мэнни в ночной рубашке, облегающей ее формы, и с громадными крыльями, никак не способными поднять ее в воздух.

Элли собиралась войти в свою комнату, и тут ее окликнула Минни. Она занимала комнату, где раньше жила мисс Смизерс, а Элли ту, где, сколько помнила, жила вместе с Джулией. Элли открыла дверь и вошла. Минни Мерсер стояла у туалетного столика с зеркалом, прикалывая брошь, подаренную родителями на двадцать первый день рождения почти тридцать лет назад. Она представляла собой монограмму из двух переплетенных «М», усеянных мелким жемчугом, и жемчужины казались уже не такими белыми, как раньше. Эта брошь была у нее самой лучшей, и она надела свое лучшее платье ради Джулии и Энтони. Оно было не таким старым, как брошь, и хранилось очень тщательно, но застало начало войны и ее конец. «Стильным», по выражению Минни, оно никогда не было, и его ярко-синий цвет не шел к ее маленькому худому лицу, а облегающий покрой – к маленькому худому телу. Но оно было у нее лучшим, и она наивно им гордилась.