Убийство в кибуце - [64]

— Что бы я ни сказал, все равно это не выразит моих чувств.

— Я предупреждал тебя, что в этом нет никакой логики. Но логика нас может завести только в тупик.

— Будешь объяснять это суду, когда обратишься за разрешением на эксгумацию, — без улыбки сказал Шорер.

— Извините, — сказала Авигайль, — но я бы с ходу не отрицала такие вещи, как интуиция и телепатия. Однако у меня вопрос: раз Срулке умер во время работы, раз это был несчастный случай, то куда делась бутылочка с паратионом? Почему ее нашли на свалке? Смерть от паратиона наступает очень быстро, поэтому он не мог сам пойти и выбросить бутылочку в мусорный бак. Вы понимаете, о чем я?

— Да, — ответил Михаэль. — Но ответа на этот вопрос не будет до тех пор, пока мы не узнаем главного. Мне потребуется согласие семьи, в данном случае — Моше, а я пока еще не знаю, как ему об этом сказать.

— Другими словами, — сказал Шорер, — ты хочешь настоять на эксгумации только на основании того, что тебе сказал какой-то псих?

— А что мы при этом теряем? Мы все равно пока в тупике, — с отчаянием сказал Михаэль. — У меня нет версии, нет мотива. Дейв сказал, что одно время они с Оснат были в хороших отношениях, но что-либо к известному о ней добавить не смог. Ни мотива, ни малейшей идеи… Я уже готов выкапывать труп. Мертвые не испытывают боли, они ничего не испытывают. Хуже все равно не будет. Что может быть хуже «висяка»?

— То, что говоришь, не выглядит серьезным аргументом, — сказал Шорер. — Кроме того, Авигайль права, спрашивая, куда делась бутылочка. Почему ее не нашли? Ну что ты на это скажешь?

— Скажем так: кто-то проходил мимо и увидел, что Срулке лежит мертвый. Взял бутылочку, попользовался ею и выкинул, — быстро ответил Михаэль. — Или такой возможности нет?

Шорер помолчал, потом спросил:

— Что сказал Нахари об эксгумации?

— Свое любимое: «Я должен подумать».

— И сколько он намерен думать?

— Я хочу, чтобы все было ясно уже завтра.

— Значит, ты внутренне готов сбросить еще одну бомбу на кибуц, ни с кем не советуясь? — Михаэль молчал. — Ты даже не знаешь, что делать с этой информацией, если это вообще информация, — сказал Шорер и посмотрел на Михаэля с неожиданной теплотой.

— Не совсем так, — заговорил Михаэль, вытягиваясь в кресле. — Мы оба знаем, что иногда самые невероятные вещи оказываются единственно правильными. А нам с тобой правду нужно узнать во что бы то ни стало. И я считаю, что ради этого можно пойти на все.

Принесли чек, Шорер расплатился и, когда уже все сидели в машине, сказал:

— Сначала отвезите меня. В моем возрасте уже давно пора быть в постельке.

Глава 14

Авигайль посмотрелась в зеркало, расправила белый халат и вздохнула. С тех пор как она стала работать в полиции, Авигайль и в голову не приходила мысль о том, что ей когда-нибудь придется облачаться в халатик медсестры. Теперь она снова находилась в сияющем чистотой медпункте — белом одноэтажном здании, обсаженном эвкалиптами и тополями, с широким газоном перед входом и извилистой бетонной дорожкой, ведущей к дверям.

Две комнаты и кухонька сияли. Авигайль открыла медицинский шкафчик. Они уже исследовали его три раза, но никаких следов обыска не осталось. Она достала из потайного места, которое ей показал Джоджо, ключик от шкафа с опасными препаратами и наркотиками и стала перекладывать лежавшие там коробочки. Лекарства, которые предназначались для Янкеле, находились в отдельном пакете рядом с транквилизаторами и снотворным. Там же находились и другие препараты, которыми она не имела права распоряжаться. Психиатр из клиники в Шаар-а-Негев пояснил ей, что она может выдавать человеку не более одной таблетки снотворного, если возникнет такая потребность. Он пообещал, что в связи со сложившейся ситуацией в кибуце постоянно будет находиться их врач. В экстренных случаях больных можно было доставлять в Ашкелон на «скорой», а в остальных — ждать, когда прибудет доктор.

Ей объяснили, что штатный врач, Реймер, несколько дней назад отправился на пять недель на службу в тюрьму Наблуса. «С докторами так всегда, — философски заметил Йошка, который заехал к ней домой, чтобы доставить ее в кибуц, — им до самой смерти не дают покоя и призывают то в армию, то на другие сборы». Тут он затормозил и замолчал. Они стояли на последнем светофоре перед выездом на шоссе, ведущее из Тель-Авива в Ашкелон, и он сделал вид, что вынужден следить за движением.

Она закрыла дверцу шкафчика. При медпункте были свой психиатр из Шаар-а-Негева и несколько социальных работников и психологов, которые разошлись по разным помещениям кибуца, включая секретариат, бухгалтерию и клуб. Она столкнулась с ними во время обеда, когда они позволили себе отдых от, как они выразились, «разрешения кризисной ситуации».

Идея пригласить их в кибуц принадлежала Зиву а-Коэну, который заявил, что пришла пора воспользоваться их услугами, которые как раз и предусмотрены для таких ситуаций. Ему пришлось преодолеть возражения Гуты, чьи крики, как выразился Джоджо, можно было слышать в самом Ашкелоне. Гута просто вышла из себя: «Кризис-шмизис, нет никакого кризиса!» Ее поддержала Йохевед. Авигайль стало не по себе, когда она вспомнила, как три женщины набросились на Зива а-Коэна словно стая фламинго, защищающих своих птенцов.