Убийство в кибуце - [53]

Этим же вечером Моше сумел переговорить с Симхой Малул. Она мыла посуду и рассказывала ему о своем сыне. Он почесал голову и сказал:

— Привози его, мы посмотрим, что можно будет сделать. — Он не знал, куда себя деть, когда из глаз этой женщины полились слезы, и обрадовался, когда она снова повернулась к нему спиной, занятая своим делом.

— Что ты ищешь? — спросила Симха. — Что-то потерял? Я могу чем-то помочь?

Моше спокойным голосом произнес:

— Мне кажется, я оставил здесь серебристую бутылочку в тот день, когда Оснат… Может, ты ее видела? — Но она не видела, а если бы видела, то поставила бы ее вниз под раковину, поскольку, откуда ей знать, что в этой бутылочке. Но ничего такого она, когда убирала, не заметила, хотя и знает весь лазарет как свои пять пальцев. Он было спросил, не попался ли ей кто на глаза, когда она из секретариата возвращалась в лазарет, но откровенный страх в ее глазах заставил его передумать.

Прежде чем уйти из лазарета, Моше зашел к Феликсу. Тот лежал, скрючившись, лицом к стене, и Моше вспомнил, как много лет назад Феликс рисовал на стене фигурки сказочных персонажей. Моше подумал, что с тех пор прошло лет тридцать, и тогда Феликс в свои сорок лет был моложе, чем сейчас он. Стены, раскрашенные Феликсом, до сих пор украшают дома для детей. Раз в год во всех детских учреждениях был «день Феликса», когда он приходил подправить свои рисунки и подолгу сидел с детьми на коленях, рассказывая им старые и новые сказки, полные страшных подробностей, которые так любили дети. Феликс много работал, но, когда объявлялись «всеобщие мобилизации» в связи со сбором урожая, он никогда не позволял себе уклониться. Такой же была и его жена Нора, которая умерла несколько лет назад.

Они жили скромно, никогда не жаловались, что живут до сих пор в старом домике и никто им не предлагает переехать в новый. У них было четверо детей, которые теперь попеременно посещали Феликса в лазарете. Моше вспомнил, как Феликс, рисуя в домах для детей, любил что-нибудь насвистывать и спрашивал детей, знают ли они, что это за музыка. Дети, конечно, не знали, и он с удовольствием рассказывал им об опере, откуда была услышанная ими мелодия. Теперь Феликс лежал в ожидании смерти.

Моше заглянул и к Брахе. Когда ее глаза открылись, он увидел в них что-то озорное и вызывающее. У нее всегда были такие глаза. Он удивился, что она до сих еще воспринимает все, что происходит вокруг нее. Тут он вспомнил про медсестру Рики и про ее слова, что она успела перевернуть весь лазарет вверх ногами, но ничего не нашла, и что, по ее мнению, бутылочку можно было выкинуть так, что ее и не найдешь.

За столовой он встретил Джоджо, который все утро копался в мусорных баках. Содержимое баков уже вывезли на свалку, которая находилась недалеко от дороги, и мусор на ней сжигался раз в неделю.

— Это неправильный подход, — сказал Джоджо. — Для такой работы нужно всех мобилизовать. Придумай какую-нибудь историю, чтобы всех можно было привлечь, а иначе мы ничего не найдем.

— Ты слышал, что сказал полицейский? В тот момент, когда мы объявим всеобщий аврал, убийца будет знать, что мы догадываемся о паратионе. Он либо сумеет его спрятать, либо использует повторно. Но это — если верить полицейскому.

— А у тебя есть выбор? — спросил Джоджо. — Нам вообще не из чего выбирать. — И он повернулся к диспетчеру Шуле, которая хотя все еще была бледная, но уже оправилась от гриппа.

— У нас проблемы с привлечением, — сказала Шула.

— Какие проблемы? — спросил Джоджо, а у Моше забилось сердце оттого, что Шула могла подслушать конец их разговора.

— Вы бы хоть от помойки отошли, — сказала Шула, — тут так воняет. — Шула нравилась всем за трудолюбие, невозмутимость и ответственность, и каждый знал, что на нее можно положиться.

— В чем проблема? — повторил свой вопрос Джоджо.

— Сегодня Шмиель сказал мне, что ему потребуются люди через три недели для сбора слив, а в субботу все должны идти на фабрику. Там есть большой заказ из Германии и нужно помочь с упаковкой. — Вдруг она обратилась к Моше: — С тобой все в порядке?

— Все отлично, а что?

— Ты такой бледный, — сказала Шула, — на тебе лица нет. Если бы Оснат была жива, она сказала бы, что делать. У нее был талант разруливать ситуации. Она могла в одну группу мобилизовать девушек так, что группа парней сама изъявляла желание поработать, или наоборот. Хотя какой смысл сейчас говорить об этом, — со вздохом произнесла Шула. — То, что с нами нет Оснат, — это такая трагедия!

Моше отвернулся. Шула была моложе их, и ее отношения с Оснат не были такими близкими, но это не мешало ей чувствовать к покойной настоящее обожание. Моше вспомнил, как однажды, много лет назад, Шула стояла у входа в столовую и с детским восхищением говорила: «Какая ты красивая и как тебе идет белый цвет! Когда ты успеваешь так одеваться и на какие средства!» На лице Оснат тогда появилось выражение злости, и она подозрительно посмотрела на Шулу. Только сейчас, вспоминая этот случай, Моше почувствовал, сколько агрессии было в реакции Оснат на это безобидное восхищение. «Я не задумывалась над этим. Это все мелочи», — ответила Оснат Шуле, и той ответ так понравился, что она стала восхищаться еще громче, отчего выражение злобы на лице Оснат только усилилось.