Убийство в кибуце - [12]

Прикоснувшись к руке Оснат, он подумал о ее красоте и о годах, которые прошли с тех пор, как погиб Ювик. Он вдруг ощутил, что и сам уже не горит желанием. Он боялся — а вдруг то, что может с ними произойти дальше, лишит его последних иллюзий. Нельзя сказать, что Оснат совсем не ответила на его жест. Она даже повернула к нему голову, подставив губы для поцелуя. Но в ее движениях не чувствовалось естественности и тепла.

Он встал и повел ее в спальню, где громко гудел кондиционер. Она позволила ему раздеть себя, и он стал делать это как-то неловко, со смущенной улыбкой на губах. Инстинкты подсказали ему, чтобы он не шутил над своей неловкостью.

В нужный момент она помогла ему движениями своего тела. В ее поведении не было ничего страстного или импульсивного — казалось, она следовала какому-то выученному сценарию. Он быстро разделся, успев смутиться от белизны своего рыхлого тела и от того, что так и не побывал под душем. Трусы он снимать не стал, и какое-то время они лежали молча. Запах ее тела казался ему незнакомым. Вдруг его обуял ужас от мысли о том, что она через мгновение придет в себя и оттолкнет его.

Даже после того как все уже осталось позади, он не решался промолвить ни одного слова. Она встала, пошла в душ и вскоре вернулась, завернутая в большое полотенце.

— Тебе понравилось? — спросила он.

Она слабо кивнула и пристально взглянула не него. Та же сила, которая заставила его припарковать машину в незаметном месте, пройти в кибуц через запасные ворота, начать эти отношения, не бежать прочь, пока в нем тлели хоть какие-то иллюзии, не позволяла ему сейчас говорить и расспрашивать ее о том, что произошло между ними. Он решил, что должен дать ей время, не торопиться, посмотреть, что будет в следующий раз, а потом стал придумывать разные объяснения той возникшей в нем пустоте, которая ему была так знакома. Но оказалось, что каждая последующая ночь любви заканчивалась для него таким же ощущением пустоты. Ему казалось, что молчание — это плата за его визиты. Он не мог понять, почему не перестает звонить ей, почему не бросит эти ночные поездки. Тем не менее ему казалось, что всеми его действиями руководит слабая надежда: а вдруг ему удастся возродить в себе то, что он чувствовал к Оснат много лет назад.

Конечно, она предпочла ему Ювика, когда тот после трехлетнего отсутствия вернулся в кибуц: он был сын Дворки, он был смугл и кудряв, и он окончил мореходное училище с отличием. Не помогло и то, что Аарон к тому времени занимал ответственную должность руководителя полеводов. Она должна была укрепить свое положение, выйдя замуж за сына Дворки, сына основателей кибуца. Он часто задавался вопросом, знала ли она сама, что ею двигало, и рассчитывала ли все свои ходы?

По прошествии многих лет, когда обида уже стала проходить, он стал спрашивать себя, действительно ли замужество принесло Оснат внутреннее успокоение и чувство безопасности, в которых она, даже не осознавая этого, так нуждалась. Более того, ему хотелось знать, не двигали ли ее поступками ненависть и злоба, те обиды, причины и следствия которых отпечатались на ней еще в детстве. Когда Аарон оказался с ней в одной постели впервые, после смерти Мириам, когда она уже была матерью двоих детей, он знал, что в ней ничего не изменилось. Под спокойствием и сдержанностью в ней продолжала кипеть злоба, и слухи, которые он узнал от Хавале, об амурных делах Ювика с волонтерками из других стран и девушками из молодежных организаций, конечно, не укрепляли в ней желания быть его женщиной, которое она не скрывала ни на людях, ни тогда, когда они оставались вдвоем.

Даже если ей и удалось обрести ощущение хоть какой-то безопасности, думал Аарон, оно было сильно поколеблено гибелью Ювика, чьи загорелые ноги смотрели на него из-за стекла большой фотографии, стоявшей в рамке на телевизоре. Когда он узнал, что она родила сына месяца через два после свадьбы с Ювиком, он понял, что Оснат думала о детях, о ее детях, которые будут внуками Дворки. Она всегда боялась, что однажды ее выгонят из кибуца, но теперь, когда Дворка стала бабушкой ее детей, ее голос и манера поведения обрели так характерные для нее сегодня серьезность и уверенность в себе. Когда Оснат говорила, что «нашу систему нужно адаптировать к тому, что происходит в мире», в ее голосе слышалась страстность, которой ей так не хватало в постели.

Их прежняя душевная близость ощущалась им все чаще, особенно когда она говорила о своих детях или, как это случилось однажды вечером, о том, что ее не раз домогалось разное начальство из кибуца — и при жизни Ювика, и после его гибели. А когда он услышал, какую сцену закатила Това, дочь Зива а-Коэна от его второго брака с Ханной Шпитцер (которая повесилась после того, как он бросил ее, и кибуц решил отправить его в командировку в Марсель), он увидел в ее глазах затравленность и отчаяние, которые в детстве появлялись у нее, когда Дворка начинала ее отчитывать и учить, что личное всегда нужно приносить в жертву общественному. Однажды, когда он с улыбкой спросил Оснат, что думала о ней Дворка, когда директорствовала в школе, то в ответ услышал: «Что ты смеешься? Думаешь, Дворка и сейчас относится ко мне так же, как тогда, когда мне было семнадцать? Думаешь, я для нее навсегда осталась пустоголовой, как она меня когда-то обозвала? Ко мне уже давно так не относятся. Она давно знает, что от меня прежней уже ничего не осталось».