Убийство по подсказке - [16]

Возле входа его встретил молоденький лейтенант из криминального отдела и лично проводил на сцену. Занавес был поднят, театр пуст. Ярко освещенная огнями рампы сцена вместе с двумя рядами ослепительных фонарей над головой казалась явным абсурдом — как будто все здесь было приготовлено для второго акта какого-то затасканного детектива. Помощник эксперта по судебной медицине склонился над неподвижной фигурой человека, лежащего на кровати в алькове, в глубине декораций. Сидящий за столом на переднем плане полицейский что-то стенографировал в своем блокноте. Дактилоскопист суетился со своими линзами и различными трубочками возле серебристого самовара, у набора чайных чашек из севрского фарфора. Полицейский-фотограф настраивал камеру, направляя ее из-за кулис на сцену. Несколько сыщиков сличали план декораций, выполненных художниками, с архитектурным планом здания, внимательно изучая каждый квадратный сантиметр настоящего и бутафорского дерева.

Когда инспектор Фойл проходил через дверь в театр с улицы, то туда же прошмыгнула, жужжа, жирная муха. Теперь она совершала ленивые круги над сценой и, казалось, тоже была занята изучением сцены, причем делала это самозабвенно, с каким-то почти научным интересом, почти так же, как делали это люди, находившиеся в театре.

Не снимая ни пальто, ни шляпы, инспектор Фойл сел в кресло перед «очагом», где Федора ожидала Владимира в первом акте. Сгорбившись, опустив подбородок на грудь, он с безразличным видом выслушивал устный доклад лейтенанта.

— Значит, в театре так никто и не смог опознать Владимира?

— Никто.

— Где в данный момент находится мисс Морли?

— Служанка отвела ее в артистическую. Когда мы прибыли сюда, мисс Морли здесь уже не было. У нее сейчас доктор. Все остальные — в кабинете Мильхау.

— Это все?

— Да, сэр. Кроме одного. Какой-то свидетель утверждает, что знает вас лично. Его имя вроде как… Биллингз. — Лейтенант заглянул в свой блокнот. — Простите, сэр. Уиллинг. Доктор Базиль Уиллинг. Я не обратил на него особого внимания и запер вместе с другими в кабинете Мильхау. Знаете, в подобных переделках всегда найдется какой-нибудь ушлый парень, который непременно заявит, что он ваш лучший, самый близкий друг, а может, даже и самого Верховного комиссара. Но потом, как всегда, выясняется, что когда-то, лет этак двадцать назад, он сидел рядом с вами на бейсбольном матче.

— Вы, я вижу, новичок в отделе криминалистики?

— Меня перевели сюда из отдела по борьбе с наркоманией.

— Ничего. Скоро вы узнаете, что в нашем деле доктор Уиллинг — просто незаменимый человек, которого всегда полезно иметь под рукой, когда сталкиваешься с трудным делом. Между прочим, он один из помощников окружного прокурора по судебно-медицинским расследованиям. Приведите его сюда. И немедленно.

Лейтенант густо покраснел и скрылся за кулисами. Вскоре они с Базилем шли рядом по сцене, оживленно разговаривая.

— Если бы вы мне сказали сразу, что служите в управлении окружного прокурора… — мямлил незадачливый юный детектив.

— Вначале я и хотел так поступить. Но потом понял, что стоит мне произнести эти слова, как все свидетели в моем присутствии тут же проглотят язык и следствие зайдет в тупик с самого начала. Вот я и решил сыграть роль человека-невидимки.

Фойл приказал лейтенанту собрать все вещи Владимира, а затем, пожав руку Базилю, слабо улыбнулся и спросил:

— Как вы думаете, доктор, чьих же рук это дело?

— Не рановато ли задавать такой вопрос? — ответил Базиль. Он взял шляпу и пальто из рук билетерши, бросил их на диван, сел. — Вы переоцениваете мои способности, инспектор.

— Отнюдь нет. Ведь у вас — редчайший дар видеть то, чего не замечают другие. Где вы сидели во время первого действия?

— В четвертом ряду, как раз в центре.

— Боже, значит, вы сидели почти на сцене?!

Фойл встал и уставился на Базиля.

— Насколько мне известно, у вас отличное зрение. К тому же вы — медик. Как же вы не сумели разглядеть на таком близком расстоянии, что Владимир на самом деле умирает?

— Вы, инспектор, недооцениваете убийцу, — Базиль вытащил портсигар. — Коль я теперь на сцене, а не в зале, то, надеюсь, могу закурить?

Фойл пожал плечами.

— Обратитесь к пожарникам. Это — не моя забота. Насколько мне известно, в театре сцена — это единственное место, где разрешается курить.

Базиль зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Подумать только, как помогает! Не могу себе представить, как актеры ухитряются соблюдать запрет и не курить за сценой? И так каждый вечер! Чудовищно!

Он придвинул к себе одно из севрских блюдечек, намереваясь использовать его в качестве пепельницы. Устроился поудобнее на диване, откинувшись на спинку.

— Это преступление было подготовлено изобретательным человеком.

— Что вы имеете в виду?

— По пьесе Владимир должен умирать на протяжении всего первого акта. У него нет ни одной реплики, ни одного жеста. Он должен просто лежать на кровати в своей спальне в глубине сцены. Единственный источник света в алькове — горящая свеча перед иконой на сцене. Кроме того, там установлена лампадка из красного стекла. Свет от свечи отбрасывает загадочные, пляшущие тени, а красноватый свет не отличается особой яркостью. Кроме того, Владимир еще и загримирован под умирающего — у него сине-белое лицо, голубые тени возле глаз и рта, серые губы. Он должен был выглядеть так, как выглядит изнуренный болью человек, едва пребывающий в сознании. Теперь вам легко понять, какую уникальную, поистине единственную возможность давал весь этот «антураж» убийце. Никто, ни один человек, где бы он ни сидел в зале — четвертом ряду или в каком-либо ином месте, — не в состоянии определить, в какой именно момент выражение боли и изнеможения на лице Владимира перестало быть искусственным, актерским, и стало, так сказать, совершенно реальным. Никто не в состоянии сказать, когда его лицо, под маской жирного грима, действительно побледнело от полученной смертельной раны…