— А мать?
— Мать Перо умерла десять лет спустя. Причина смерти — сердечный приступ, когда она находилась в ванне.
— Невероятно.
— Но это еще не все, — продолжал Жако, оставив самое интересное на десерт. — Сначала ее изнасиловали.
После секундного замешательства мадам Боннефуа снова заговорила.
— Они нашли, кто это сделал?
— Они потерпели неудачу. Никаких подозреваемых. Никаких арестов.
— А что же дочь? Ей сколько было — пятнадцать, четырнадцать лет? Она что, ничего не видела, не слышала?
— Как записано в протоколах, спала. Ничего не видела и не слышала. И еще кое-что. Парни Лескюра в Вийяре напали на след журналиста, который писал об этом деле для местной газеты. Старик уже на покое, по имени Давид. По его словам, это была не самая счастливая семья. Отец пьяница, мать любительница покричать и подраться. Люди, с которыми он беседовал после ее смерти, похоже, считали, что «так ей и надо». Ее не любили. Ходили слухи, что она, возможно, в ответе за смерть мужа. Известно, что у него был проломлен череп, но это списали на мощь потока воды, который ударил его о створ плотины. Как бы там ни было, но никто не сказал о ней доброго слова, но все жалели дочь.
— С ней жестоко обращались?
— Кто может сказать, мадам? Это было давным-давно.
— Так где же она теперь, дочь?
— В полицейской тюрьме в Гренобле. Но ненадолго. Лескюр говорит, ему придется освободить ее для клинического обследования. Если она не заговорит, не станет сотрудничать со следствием, у него не будет выбора.
— Возможно, медики прояснят что-нибудь с ней.
— Я не испытываю особого энтузиазма.
— Вы так не думаете?
Жако покачал головой, словно Соланж Боннефуа сидела напротив него.
— Она впала в ступор, мадам. Просто замкнулась в себе.
— Вы там были?
— На озере. Сидел рядом с ней, мадам.
— В Эксе? Это же в юрисдикции Савойи.
Жако улыбнулся. Именно то, за что должен уцепиться марсельский надзирающий судья.
— Старший инспектор Лескюр любезно согласился включить меня в свою команду, — ответил он.
— Впечатление?
— О Лескюре или Водяном?
Молчание на линии, потом очередной вздох.
— Смирилась, — сказал Жако. — Не особенно рада, что ее поймали, но и не испытывает сожаления.
— Я слышала, она попыталась бежать.
— Вряд ли это была попытка бежать, мадам. Когда я представился, она посмотрела на меня долгим, тяжелым взглядом, словно узнала откуда-то, потом встала и пошла прочь — как если бы я сказал что-то обидное, понимаете? Это Лескюр снискал себе славу, появившись рядом с ней. Взял ее за руку и просто повел по дорожке к машине.
— Значит, хороший результат.
— Хороший, мадам.
Соланж Боннефуа опять помолчала.
— Так когда возвращаетесь в Марсель, Даниель? Мы соскучились по вас.
— Кто знает, мадам? — ответил Жако, развернувшись на своем кресле и глядя на струйки дождя, бегущие по стеклу. — Кто знает?
