Убийство по-бердянски - [2]

Одним словом, пройдя метров двести по тропинке, петлявшей посреди редковатой лесополосы, мы неизбежно выходили к знакомой обжитой полянке, ставили палатку, жгли костёрчик в ямке, для маскировки. Обычно пили чай, а в хорошие дни перед чаем партачили в обгоревшей кастрюле кулеш из какой–нибудь крупы с салом и мелко посеченной полукопченой колбасой. Колбаса всю дорогу попадалась «Одесская», бывшая «Еврейская».

Выпивали вино, обжигаясь, глотали суп, а уже после, насытившись, спокойно чаевали под трели неисчислимого племени кузнечиков. Довольные первобытной жизнью, залезали в палатку, бросив прощальный взгляд на спелые, но недосягаемые гроздья звёзд на ещё горячем от дневной жарищи небе. На убогой, но такой пахучей травяной постели долго не могли уснуть, ворочаясь, не находя места для воспаленных, опадающих лохмотьями солнечных ожогов, спин.

При этом Люда опустила глазки, как будто у неё тоже спина настолько обгорела, что полезла лохмотьями. А Федя был весь внимание.

— Ну, а затем через пару дней мы с Инессой выяснили, что мы абсолютно разные люди и, будь мы в браке, хоть на развод подавай. Короче, оставаясь надежными приятелями и целомудренно коротая ночи в одной палатке, дни мы проводили порознь.

Я не ревновал её, если она играла в волейбол с какими–то не то цыганами, не то турками. Она же не горевала, если я слишком долго трепался с изящной эстонкой Ритой из Кохтла — Ярве. Надо было видеть, как гордо выходила на азовский берег Рита, неся в правой руке пойманного крабика, а левой таща меня, зацелованного до обморока, на буксире. Но должного эффекта не получалось, потому что Инесса в такой миг обязательно оказывалась в особо акробатическом прыжке, гася адскую подачу Керима.

В один ужасный день я сказал Инессе, что приеду, видимо, попозже, потому что хочу пригласить Риту на танцплощадку.

— Твое дело, — мрачно согласилась Инесса, — меня Керим проводит!

Я удивленно посмотрел на нее. Ведь тайна нашей палатки может

раскрыться. Но она улыбнулась.

— Ерунда! Дальше автобусной остановки я ему идти не разрешу…

Все прошло по плану. Я пригласил Риту вечером пройтись по

городу. Она, не будь дурой, согласилась. Хотя куда здесь, в глубинке, можно пройтись… Зашли и на танцплощадку, и в кафишко по- маленькой, и на набережной, слушая ночной шелест моря, посидели- помолчали.

Ночь выдалась душная, беззвёздная. Низкие облака плотно обложили небо, грозясь дождем. Где–то за Косой блеснула ещё далёкая молния. Море глухо шумело.

— Я пойду, — неуверенно сказал я Рите, — а то как–бы не начался дождь. Инка умрет со страху.

Рита молча обняла меня, горячая, как песок в разгар дня, и когда я открыл глаза, белое платьице её уже убегало вдоль парапета набережной в сторону школы, где остановилась их тургруппа.

— Приходи завтра! — донеслось до меня. Какой же я, всё–таки, злодей, подумалось мне. Клянусь, что ей совсем не хотелось уходить.

Ехал я на свой дурацкий Курорт последним автобусом. Второй час ночи. Из пассажиров только я да ветхая старушонка. Водитель ежеминутно посматривал на меня в зеркало, укреплённое над его головой.

От его бдительных взглядов и тряски бешено несущегося автобуса мне стало неуютно, и я с облегчением вышел на конечной остановке.

Рывком сорвал более ненужный галстук, скомкав, сунул его в карман брюк, расстегнул ворот рубашки — духота с приходом ночи не уменьшилась.

Раздвигая руками ветки, осторожно вошел, наконец, в лесополосу. Продвинувшись привычное расстояние и достигнув знакомой полянки, я палатки не нашел.

— Инесса, Инесса, — стал я тихонечко звать. Но никто мне не ответил.

«Куда девка запропастилась?..» — зло подумал я и возвратился к началу лесополосы на открытое место.

Где её искать в такую темень? Вокруг на всю вселенную ни огонька. Направо — виноградники, туда идти не стоит, можно нарваться на сторожевых собак. Пойду, думаю, левой стороной по вспаханному полю. Быть может, она где в другом месте палатку поставила.

И ста шагов не прошел я паром, как увидел её. Белое платье чётко виднелось на фоне пахоты, а метрах в трёх, у кромки кустов, светлела голова. Волосы у меня с ходу — дыбом.

Мой первый тройной прыжок, думаю, был метров на двадцать. В ближайшие сто лет его никто не повторит.

«Это те чертовы банабаки изнасиловали её и ещё голову отрубили, мерзавцы," — пронеслось у меня в голове, — «что теперь будет?».

Как быть? Куда бежать? В милицию, так вся вина падет на меня. Докажи им, что не я ее зарубил!

Бежать в поселок, — ночью ни к кому не достучишься. В «скорую» — до города далеко. Да они и не выезжают на смерть. Убежать совсем домой, так паспорт мой в рюкзаке. И дома, в Запорожье, все приятели знают, что именно я уехал с Инессой. Этого не скрыть. Что делать?

Люда, мне было ясно видно, вся сжалась от страха. Мужественный Федя незаметно положил свою руку ей на плечо. Подбодрить, придать смелости…

Пробежав с полкилометра по пахоте, я остановился, задыхаясь.

«Какой же ты все–таки трус," — проклинал я себя.

Собрав остатки мужества, решил возвратиться на место преступления и все самому выяснить, а затем уже принять подходящее решение.

«Вряд ли насильники и убийцы," — рассуждал я, — «поджидают еще и меня. Сделав такое кровавое дело, они, наверняка, разбежались. Тем более я не девченка и им на фиг не нужен. Кроме того, если они и заметили меня на пляже, то им удобнее все на меня свалить.»