Убийство Патрика Мэлони - [2]

— Когда он снова сел на стул, она обратила внимание на то, что он не пожалел виски и напиток в его стакане приобрёл тёмно-янтарный оттенок.

— Тебе принести тапочки, дорогой?

— Не надо.

Она смотрела, как он потягивает тёмно-жёлтый крепкий напиток, и видела маленькие маслянистые круги, плававшие в стакане,

— Это просто возмутительно, — сказала она, — заставлять полицейского в твоём чине целый день быть на ногах.

Он ничего на это не ответил, и она снова склонилась над шитьём; между тем всякий раз, когда он подносил стакан к губам, она слышала, как кубики льда стукаются о стенки стакана.

— Дорогой, — сказала она, — может, я принесу тебе немного сыру? Я ничего не приготовила на ужин, потому что сегодня четверг.

— Ненужно, — ответил он.

— Если ты слишком устал и не хочешь пойти куда-нибудь поужинать, то ещё не поздно что-то приготовить. В морозилке много мяса, и можно поесть, и не выходя из дома.

Она посмотрела на него, дожидаясь ответа, улыбнулась, кивком выражая нетерпение, но он не сделал ни малейшего движения.

— Как хочешь, — настаивала она, — а я всё-таки для начала принесу печенье и сыр.

— Я ничего не хочу, — отрезал он.

Она беспокойно заёрзала на стуле, неотрывно глядя но него своими большими глазами.

— Но ты же должен поужинать. Во всяком случае я что-нибудь приготовлю. Я с удовольствием это сделаю. Можно сделать баранью отбивную. Или свиную. Что бы ты хотел? У нас всё есть в морозилке.

— Выброси всё это из головы, — сказал он.

— Но, дорогой, ты должен поесть. Я всё равно что-нибудь приготовлю, а там как хочешь, можешь и на есть.

Она поднялась и положила шитьё на стол возле лампы.

— Сядь, — сказал он, — Присядь на минутку. Только с этой минуты ею овладело беспокойство.

— Ну же, — говорил он. — Садись.

Она медленно опустилась на стул, не спуская с него встревоженного взгляда. Он допил второй стакан и теперь, хмурясь, рассматривал его дно.

— Послушай, — сказал он, — мне нужно тебе кое-что сказать.

— Что такое, дорогой? Что-то случилось? Он сделался совершенно недвижим и так низко опустил голову, что свет от лампы падал на верхнюю часть его лица, а подбородок и рот оставались в тени. Она увидела, как у пего задёргалось левое веко.

— Для тебя это, боюсь, будет потрясением, — заговорил он. — Но я много об этом думал и решил, что лучше уж разом всё выложить. Надеюсь, ты не слишком строго будешь меня судить.

И он ей всё рассказал. Это не заняло у пего много времени — самое большее, четыре-пять минут, и она слушала его очень спокойно, глядя на него с ужасом, который возрастал по мере того, как он с каждым словом всё более отдалялся от неё.

— Ну вот и всё, — произнёс он. — Понимаю, что я не вовремя тебе обо всём этом рассказал, но у меня просто нет другого выхода. Конечно же, я дам тебе деньги и прослежу за тем, чтобы о тебе позаботились. Но не нужно из-за всего этого поднимать шум. Надеюсь, ты не станешь этого делать. Будет не очень-то хорошо, если об этом узнают на службе.

Поначалу она не хотела ничему верить и решила, что всё это — выдумка. Ей пришло в голову, что он, может, вообще ничего не говорил и что она себе всё это вообразила. Наверно, ей лучше заняться своими делами и вести себя так, будто она ничего не слышала, а потом, когда она придёт в себя, ей, быть может, нетрудно будет убедиться в том, что ничего вообще не произошло.

— Пойду приготовлю ужин, — выдавила она из себя, и на сей раз он её не удерживал.

Она не чувствовала под собой ног, когда шла по комнате. Она вообще ничего не чувствовала — её лишь слегка подташнивало и мутило. Она всё делала механически — спустилась в погреб, нащупала выключатель, открыла морозилку, взяла то, что попалось ей под руку. Она взглянула на то, что оказалось в руках. То, что она держала, было завёрнуто в бумагу, поэтому она сняла бумагу и взглянула ещё раз.

Баранья нога.

Ну что ж, пусть у них на ужин будет баранья нога. Она понесла её наверх, взявшись за один конец обеими руками, и, проходя через гостиную, увидела, что он стоит к ней спиной у окна, и остановилась.

— Ради Бога, — сказал он, услышав её шаги, но при этом не обернулся, — не надо для меня ничего готовить.

В эту самую минуту Мэри Мэлони просто подошла к нему сзади, не задумываясь высоко подняла замороженную баранью ногу и с силой ударила его по затылку.

Результат был такой же, как если бы она ударила его железной дубинкой.

Она отступила на шаг, помедлила, и ей показалось забавным то, что он секунды четыре, быть может пять, стоял и едва заметно покачивался. Потом он рухнул на ковёр.

При падении он задел небольшой столик, тот перевернулся, и грохот заставил её выйти из оцепенения. Холодея, она медленно приходила в себя и в изумлении из-под полуопущенных ресниц смотрела на распростёртое тело, по-прежнему крепко сжимая в обеих руках кусок мяса.

Ну что ж, сказала она про себя. Итак, я убила его. Неожиданно мозг её заработал чётко и ясно, и это её ещё больше изумило. Она начала очень быстро соображать. Будучи женой сыщика, она отлично знала, какое её ждёт наказание. С этим всё ясно. Впрочем, ей всё равно. Пусть это произойдёт. Но, с другой стороны, как же ребёнок? Что говорится в законе о тех, кто ждёт ребёнка? Они что, их обоих убивают — мать и ребёнка? Или же ждут, когда наступит десятый месяц? Как они поступают в таких случаях?