Убийство на водах - [73]

– Но тогда получается, что миссис Браун должна была войти в отель в монашеском облачении? – недоверчиво вымолвила Вероника Альбертовна.

Клим Пантелеевич улыбнулся.

– Хороший вопрос. Только госпожа Браун и это предусмотрела. – Он взглянул на Нижегородцева: – Помните, после сеанса магнетизера я решил в одиночестве прогуляться от Хлудовской больницы до отеля? А ведь я это сделал неспроста. Я понимал, что преступнице был необходим тайник, в который она могла бы каждый раз прятать одежду, меняя монашеское платье на повседневное. И я принялся его искать. И представьте себе – нашел. Вы, должно быть, Николай Петрович, обратили внимание на стог, который находится сразу за мостом? – Доктор кивнул. – Вот и я заметил, что совсем недавно в него что-то закапывали – об этом говорил ярко-желтый пучок соломы, которая, как вы знаете, имеет более светлый цвет внутри стога, нежели снаружи. А это значит, что если бы Куприян Савельевич, заметивший на стене прогулочного дворика туза, известил бы меня об этом незамедлительно, то я смог бы схватить злодейку как раз у тайника. И, возможно, тогда мы бы избежали последних злоключений.

– Откровенно говоря, Клим Пантелеевич, я не совсем понимаю, для чего вообще надо было устраивать маскарад с переодеванием, если и без этих свистоплясок можно было спокойно расправиться с намеченными жертвами, – недоуменно вымолвил Триклятов.

– Не скажите! С помощью этих, как вы изволили выразиться, «свистоплясок», преступнице удалось надолго переключить внимание полиции на так называемый «негодный объект» – на Фартушина. Да и газетчики немало способствовали данному обстоятельству.

Муж Эмили, молчавший все это время, заметно побледнел и осунулся. Коверкая русские слова, он изрек:

– Йа-а говорйу руски плохо. Йа понйал – Эмили криминал? Да?

– Yes, she has committed five murders,[44] – подтвердил адвокат.

– Oh, my god! Why darling? And when was it really happened? May be that night… that night when I was drunk as a lord? But how?[45] – вымолвил он и застенчиво смигнул непрошенные слезы.

Его супруга ничего не ответила, лишь невесомые шары тополиного пуха неслышно скользили по паркету. Она достала из сумочки небольшой бархатный футляр с зеркальцем на крышке, открыла его… и в этот момент сидевший рядом Круше молниеносно схватил даму за локоть.

– Без фокусов, миссис Браун!

– Отпустите меня!

– Позволите? – Ардашев извлек из углубления футляра миниатюрное оружие. – Да, я был прав, это австрийский шестизарядный револьвер. Такие презентуют дамам для самообороны. Это еще одна улика, изобличающая нашу американскую гостью в двух предумышленных убийствах. Позволю себе заметить, что до тех пор, пока она выбирала разные способы совершения злодеяний, это в известной степени затрудняло расследование и обеспечивало ей неуловимость, но использование дважды одного и того же орудия преступления привело к появлению новых доказательств ее виновности. – Присяжный поверенный встретился взглядом с Эмили. – Простите, мадам, при иных обстоятельствах я бы не осмелился обратиться к вам с такой просьбой, но сейчас у меня просто нет иного выхода – сделайте одолжение, предъявите содержимое вашего ридикюля. – Миссис Браун не шелохнулась. – Что ж, тогда это сделает полиция. Будьте добры, капитан.

Круше беззастенчиво вытряхнул на скатерть массу разнообразных, сугубо женских предметов: несколько заколок, булавки, флакон духов и крохотный кошелек; из бокового отделения сыщик вынул свернутый вчетверо листок. Развернув его, он внимательно прочитал текст и передал его Ардашеву.

Глаза адвоката побежали по выцветшим от времени чернильным строчкам:

«Гр. Шахновскому. Милый граф! Спасибо за ту прекрасную ночь, которую Вы мне подарили. Мой сумасбродный муж проиграл в карты не только мою честь, но и свою собственную. После того, что случилось, я должна рвать на себе волосы, рыдать от стыда и не отходить от образов, вымаливая у Господа прощения, а я вместо этого плачу от счастья и благодарю Спасителя, который свел нас вместе. Жаль, что это случилось при таких скверных обстоятельствах, но теперь мы уже не в силах что-либо изменить. Только сегодня утром я поняла, что, поддавшись на уговоры Афанасия, я потеряла право на жизнь. Этот человек никогда не простит мне то, на что сам же и толкнул меня. А как я смогу объяснить это моим детям? Ведь рано или поздно настанет день, когда мне придется отвечать на их вопросы. Чтобы избежать этого стыда, я и решила распрощаться с жизнью – другого выхода нет.

Самоубийц не отпевают. Их, как безродных грешников, хоронят за кладбищенской оградой. Но если иногда, в сумрачный дождливый день, Вам вдруг станет грустно, Вы, пожалуйста, вспомните обо мне и просто посмотрите на небо, а я, в знак благодарности, сброшу Вам сверху несколько капелек нашего прошлого и такого скоротечного счастья. Прощайте, я ухожу. В моей смерти никого не вините.

Елена Фартушина. 16/VII 1901 г.».

– Да, – тяжело вздохнул Ардашев, – трагичная история. Это письмо связывает воедино слабохарактерного нотариуса, сошедшего позже с ума, его погибшую жену, Синего кирасира, воровского главаря Матушкина и подвернувшихся под горячую руку американской мстительницы трех варшавских жуликов. Однако мы не можем пройти мимо того факта, что именно в сумочке госпожи Браун находилось это послание, адресованное графу Шахновскому (он же князь Вернигорин и шулер по прозвищу Синий кирасир). – Адвокат вновь обратился к Эмили: – Каким образом оно попало к вам? Не хотите отвечать – не надо. Я это сделаю за вас: данная предсмертная записка находилась в том самом пиджаке, который позднее вы, мадам, бросили недалеко от трупа. Это еще одно, пусть и косвенное, свидетельство вашей причастности к убийству Вернигорина.