Убийство на водах - [64]

Вполне возможно, что история с червовым тузом, является глупой шуткой кого-то из персонала лечебницы. В противном же случае – это еще одно подтверждение уникальных способностей Афанасия Фартушина не только предвидеть трагические явления, но и уметь изображать их. Однако вызывает полное недоумение таинственное происшествие на кладбище, стоившее жизни несчастному могильщику.

Остается только надеяться, что содержащаяся под стражей г-жа А.А. Варяжская и есть настоящая злодейка. А если это не так? Если наша доблестная полиция снова потерпела афронт? Дрожь пробегает по коже от одной мысли, что призрак-убийца свободно разгуливает по городу и с маниакальным упорством раскладывает свой смертельный пасьянс, выбирая новую жертву.

Гирша Эйдельман».

«Да, ничего не скажешь, – весьма оптимистичный финал! После таких откровений курортники должны начать собирать чемоданы прямо сейчас. А мне, похоже, удалось отыскать общий знаменатель четырех смертоубийств. И все-таки я слишком долго распутываю этот дьявольский клубок. Но ничего, теперь счет пошел на дни». – Размышления адвоката прервали бурные рукоплескания – «неподражаемая Зи-зи» выкручивала такие па, что у зрителей захватывало дыхание. Маленький оркестрик надрывался изо всех сил, и на сцене кипели нешуточные страсти. Феерия продолжалась.

33. «Сыворотка правды»

После очередных нападок «Кавказского края» на городскую полицию у полковника Куропятникова на сердце кошки скребли. Неприятная ситуация с «картежным делом» обострилась до крайности. Перцу в уже пересоленную неудачами похлебку расследования смертоубийств добавил адвокат Ардашев, сумевший подтвердить, что в ту самую ночь, когда известный на всю страну шулер по прозвищу Синий кирасир разбился о камни Аликоновского ущелья, супруга титулярного советника Варяжского «гостила» в меблированных комнатах на Курсовой улице. Радушным «хозяином» оказался московский толстосум Самсон Бельдюгин, который, как следовало из протокола его допроса, «находясь в обществе с Аделаидой Варяжской, всю ночь пил нарзан и вкушал щелочные лепешки, обсуждая с вышеозначенной дамой сообщение Санкт-Петербургского телеграфного агентства об агрессивном демарше германского правительства, нацеленного против Франции – отправку к берегам Марокко немецкого военного судна «Пантера». Банкир – холостой жуир – хохотал взапуски и откровенно издевался над следователем. Он был богат, как Крёз, обладал солидными связями в верхах и потому не особенно церемонился с провинциальными властями. И в то же время он ни разу не позволил унизить честь соблазненной им женщины и не обмолвился ни единым словом, кроме вышеприведенного предложения. Вот поэтому-то Боголепов и был вынужден вносить в протокол явную нелепицу, которая, несмотря на очевидную издевку, сводила на нет все доводы следствия.

Очная ставка между московским ловеласом и подозреваемой также подтвердила правоту ставропольского адвоката. Банкир прибыл в следственную камеру с шикарным букетом роз. Это еще больше смутило Аделаиду, которая, несомненно, переживала собственную измену, ставшую достоянием чужих ушей, и стыдилась предстоящего свидания с обманутым мужем. Показания Бельдюгина она подтвердила, но цветы не взяла. За несколько дней нахождения в заточении молодая женщина осунулась и заметно похудела.

Не стало полицмейстеру легче и после проведенного, с участием Ардашева, новейшего вида судебно-криминалистического исследования – сличения образцов почерка. Полученный вывод ясно указывал на то обстоятельство, что записка, обнаруженная в кармане у жертвы, не могла быть написана Варяжской. Да и извозчик, указавший на нее в гостинице, во время официальной процедуры опознания в своих показаниях запутался. Все шло к тому, что подследственную надо было освобождать, но делать этого полковнику очень не хотелось, и главным образом по двум причинам: во-первых, пока жена служащего казанского губернского правления содержалась под стражей, существовала иллюзия, что преступница арестована и отдыхающая публика могла не беспокоиться за свою жизнь; а во-вторых, стоило неверной супружнице оказаться на свободе, как пресса сразу бы подняла «лай» об очередном холостом выстреле кисловодских сыщиков.

Куропятников понимал, что необходимо одним махом разрубить гордиев узел противоречий и покончить с преступником, безнаказанно устраивающим на водах смертельные игрища. И вот тогда выход Варяжской на свободу остался бы незамеченным и не имел бы такого отрицательного эффекта. «А уж там мы придумаем, как объяснить причину ее вынужденного заточения, – мысленно рассуждал Афанасий Евтропович, – мол, старались ввести в заблуждение супостата, будто поймали злодея». Однако все это будет потом. А в данный момент, к сожалению, никакого просветления на горизонте не наблюдалось.

Совещание в кабинете кисловодского полицмейстера обычно проходило по распорядку, заведенному им еще в первый год своего начальствования. Полковник предоставлял слово каждому присутствующему и уже потом высказывался сам.

Круше и Боголепов промямлили друг за другом, что дело исключительно сложное, и, по всей вероятности, здесь действует не один злоумышленник, а два или даже три. Оба с горечью признали, что с арестом Аделаиды Варяжской они поторопились. Их предложение сводилось к тому, что следует методично и последовательно проверять алиби всех лиц, внесенных в список еще в Ессентуках во время смертоубийства на даче Кавериной. Затем судебный следователь доложил, что по данным, полученным из Департамента полиции, сброшенный со скалы князь Андрей Федорович Вернигорин на самом деле был отставным поручиком Сергеем Петровичем Ветровым, но княжеский титул, как это ни странно, он действительно имел. Столичные власти также указали в телеграмме, что сей карточный жулик пользовался многочисленными поддельными документами. Был среди них и паспорт, выданный на имя графа Сергея Христофоровича Шахновского.