Убийство на поле для гольфа - [25]

Жиро придвинулся к столу.

– Хорошие ли отношения были у вас с отцом, мосье Рено?

– Естественно, – надменно отрезал молодой человек.

– Вы решительно настаиваете на этом?

– Да.

– И никаких размолвок между вами не случалось, а?

Жак пожал плечами.

– Иногда наши взгляды не совпадали. Это же обычное дело.

– Вот именно, вот именно. И если бы кто-то стал уверять, что накануне отъезда в Париж вы с отцом крупно поссорились, то, разумеется, вы бы сказали, что он лжет?

Я невольно восхищался Жиро. Его самоуверенное «я знаю все» не было пустым хвастовством. У Жака Рено его вопрос явно вызвал замешательство.

– Мы… мы действительно поспорили, – признался он.

– О! Поспорили! И в ходе этого спора вы сказали: «Когда ты умрешь, я смогу делать что захочу»?

– Может, и сказал, – пробормотал Жак, – не помню.

– В ответ отец крикнул: «Но я пока еще жив!», так? На что вы ответили: «Очень жаль!»

Молодой человек молчал, нервно барабаня по столу пальцами.

– Настоятельно прошу ответить на мой вопрос, мосье Рено, – твердо отчеканил Жиро.

Молодой человек смахнул со стола тяжелый нож для разрезания бумаги и гневно закричал:

– Разве это имеет какое-нибудь значение? Вы же сами понимаете! Да, я действительно поссорился с отцом. Не буду отрицать, я много чего наговорил ему! Не могу даже вспомнить, что именно я нес. Меня тогда охватила дикая ярость – в тот момент я, наверное, мог бы убить его! Вот, пожалуйста! – Он с вызывающим видом откинулся в кресле, весь красный от негодования.

Жиро улыбнулся, снова отодвинулся от стола и сказал:

– Вот и все. Вы, разумеется, продолжите допрос, мосье Отэ.

– Да, непременно, – сказал мосье Отэ. – Какова же была причина вашей ссоры?

– Предпочел бы не отвечать на этот вопрос.

Мосье Отэ встал.

– Мосье Рено, не следует шутить с законом! – прогремел он. – Итак, какова была причина вашей ссоры?

Молодой Рено упорно молчал, его мальчишеское лицо стало замкнутым и угрюмым. Тишину нарушил невозмутимый голос Эркюля Пуаро.

– Я отвечу на этот вопрос, если вы не возражаете, мосье, – доброжелательно сказал он.

– Разве вы знаете?..

– Конечно, знаю. Причиной ссоры была мадемуазель Марта Добрэй.

Пораженный Рено вскочил с места. Следователь подался вперед.

– Это правда, мосье?

Жак Рено наклонил голову.

– Да, – выдавил он. – Я люблю мадемуазель Добрэй и хочу жениться на ней. Когда я сказал об этом отцу, он пришел в ярость. Понятно, я не мог спокойно слушать, как он оскорбляет девушку, которую я люблю, и тоже вышел из себя.

Мосье Отэ обратился к мадам Рено:

– Вы знали об этой… привязанности вашего сына, мадам?

– Я этого опасалась, – ответила она просто.

– Мама! – крикнул молодой человек. – И ты тоже! Марта столь же добродетельна, сколь и прекрасна. Чем она тебе не нравится?

– Я ничего не имею против нее. Но я бы предпочла, чтобы ты женился на англичанке, а не на француженке. К тому же у ее матери весьма сомнительное прошлое!

В ее голосе откровенно звучала ненависть к мадам Добрэй, и я прекрасно понимал, как горько она страдает оттого, что единственный сын влюблен в дочь ее соперницы.

Обратившись к следователю, мадам Рено продолжала:

– Вероятно, мне следовало бы обсудить все это с мужем, но я надеялась, что полудетская привязанность Жака к этой девушке угаснет сама собою – и тем скорее, чем меньше значения придавать ей. Теперь я виню себя за это молчание, но муж, как я уже говорила, был в последнее время удручен и озабочен, так не похож на себя самого, что я просто не могла нанести ему еще и этот удар.

Мосье Отэ кивнул.

– Когда вы сказали отцу о ваших намерениях относительно мадемуазель Добрэй, – продолжал он, – ваш отец удивился?

– Он был просто ошеломлен. Потом приказал мне тоном, не терпящим возражений, выбросить эту мысль из головы. Он никогда не даст согласия на наш брак, сказал он. Крайне уязвленный, я спросил его, чем ему не нравится мадемуазель Добрэй. Он так и не дал мне вразумительного ответа, туманно намекал на какую-то тайну, окружающую мать и дочь. Я отвечал, что женюсь на Марте, а прошлое ее матери меня не интересует. Тогда отец стал кричать, что вообще не желает больше обсуждать эту тему и что я должен отказаться от своей затеи. Такая ужасная несправедливость, такой деспотизм просто взбесили меня, особенно, может быть, потому, что сам он всегда был предупредителен с мадам Добрэй и Мартой и не раз говорил, что надо бы пригласить их к нам. Я совсем потерял голову, и мы всерьез поссорились. Отец кричал, что я целиком завишу от него, и тут, должно быть, я и сказал, что все равно сделаю по-своему, когда его не станет…

Пуаро вдруг перебил его:

– Значит, вы знаете, что говорится в завещании?

– Знаю, что половину своего состояния он оставил мне, а вторую половину – матушке, с тем чтобы после ее смерти я наследовал ее часть, – ответил молодой человек.

– Продолжайте же, – напомнил ему следователь.

– Потом мы кричали друг на друга, мы оба были уже в совершенно невменяемом состоянии, и тут я вдруг спохватился, что могу опоздать на поезд. Мне пришлось бегом бежать до самой станции. Поначалу я был вне себя от ярости, но вдали от дома гнев мой постепенно остыл. Я написал Марте о том, что произошло между мной и отцом, и ее ответ еще больше успокоил меня. Она писала, что мы должны быть стойкими и в конце концов отец перестанет противиться нашему браку. Нам надо проверить свое чувство и убедиться, что оно глубоко и неизменно. И когда мои родители поймут, что с моей стороны это не просто увлечение, они, конечно же, смягчатся. Разумеется, я не вдавался в подробности по поводу главной причины, которую выдвигал отец против нашего брака. Но скоро я и сам понял, что грубая сила – плохой помощник в таком деле.