Убийство на острове Марты - [10]

И я продолжила свой путь среди холмистых полей Чилмарка, откуда открывался роскошный вид на море.

Десятью минутами позже я миновала площадь Битлбаунг. Затем, проехав еще милю, я увидела старый, полуистлевший указатель «Пебблз» и свернула вниз по самой узкой и грязной боковой дорожке, плотно обсаженной с обеих сторон вечнозеленым кустарником. Две-три глубокие рытвины, разбегающиеся из-под колес дикие кролики — и вот она наконец сама, «голубятня» «Пебблз», еще более постаревшая от дождей и ветров; дранка на крыше потемнела, голубая краска на ставнях облупилась и выгорела; к корме полусгнившего траулера «Джанет Би» привязана «Пот-Поурри», собственная лодчонка Эсси со старым одноцилиндровым мотором, на которой она выходила в море ловить омаров.

Допотопный пикап Эсси стоял на грязной утрамбованной площадке у парадного входа. В последний мой приезд этот работяга доставил сюда огромный нейлоновый шар, аккуратно сложенный до размеров средней кушетки, тяжелую плетеную корзину-гондолу, вместительные полотняные мешки, в которых были упакованы емкости с бутаном, и горелку, предназначенную для нагревания воздуха.

Не успела я вылезти из машины, как из раздвижной летней двери появилась хозяйка и встала на плоский гранитный камень, служивший ей парадным крыльцом.

— Ура! Наконец-то! — воскликнула она, и подаренная мне улыбка сняла последние остатки дискомфорта, который я ощущала, памятуя, как несправедлива Эсси к Хедер. Мы обнялись и вошли в дом. Казалось, мы с ней расстались всего лишь пять минут, а не полтора месяца назад.

— Ну как дела? — спросила я. По телефону мы не обсуждали подробности сделки по продаже ею земли. Изобилующие лекарственными травами и полевыми цветами, эти два участка были последним, что оставалось от некогда обширной усадьбы ее отца, почтенного священнослужителя Пекка. Эсси проводила там целые дни, оставляя свой пикап у Оуэна Фулера, у которого она приобретала куриные яйца, маис, лодочное снаряжение и другие нужные в хозяйстве вещи, которые можно было найти среди хлама, скопившегося на его ферме, позади сарая, под затянутым паутиной навесом. Эсси жила на проценты с небольшой суммы, доставшейся ей в наследство; травы, которые она собирала и сдавала в бостонскую компанию, обеспечивали ей некоторый дополнительный доход; еще одним источником средств была ловля омаров.

— Распростилась, — ответила она с кривой усмешкой. — Я продала южный участок — там менее редкие травы. Новые хозяева вступят во владение только в середине ноября, так что у меня будет достаточно времени перенести все наиболее ценное на северное поле, либо сюда к дому. Они показали мне проект дома, который хотят построить: отвратительная современная коробка с «кафедральной» гостиной — дьявол их знает, что это такое. Правда, они собираются посадить вокруг нового дома деревья, и через несколько лет он уже не будет мозолить мне глаза.

На ней было все то же платье селянки неопределенного, ржавого, цвета и практичные башмаки «оксфорды», очень удобные в полете, прямые волосы свободно опускались на шею, и вся она была худая, жилистая, с продубленной ветрами и солнцем кожей. Как всегда, Эсси показалась мне частью почвы, на которой она выросла и укоренилась. Я знала, что значили для нее эти участки и как больно ей, наверное, было продавать один из них, но, увидев стопки журналов по аэронавтике и специальных технических ежегодников, лежащих на кухонном столе, где раньше была исключительно литература по растениеводству, я поняла, что Эсси вознаграждена с лихвой и ни о чем не жалеет.

Потом я вспомнила, как она освободила маленькую бабочку-голубянку, и подумала, что мы с ней тоже пленены, каждая по-своему: я — вдовая женщина, жертва социальных условностей, она — сирота при живых родителях, задавленная деспотом-отцом, фанатичным пресвитерианским священником, почти никогда не выпускавшим ее за пределы Острова. Одинокие ночи, с их безумными надеждами на лучшую долю; череда унылых дней в окружении людей с узким кругозором, ничего не видевших за пределами Острова… Я видела крайнюю нужду Эсси: ее «Пот-Поурри» давно нуждалась в ремонте, а ее сад — в расчистке. Но наше увлечение давало нам новые возможности — жить полной жизнью мы могли только там, в поднебесье.

Эсси вскипятила воду, заварила чай, и мы с ней предавались захватывающим воспоминаниям о своем последнем полете, когда мы опробовали новое снаряжение над Брендивайской долиной, в Пенсильвании. Мы тогда медленно скользили под облаками, а внизу разворачивался сельский ландшафт: сочная весенняя зелень, цветущие сады, пробудившиеся после зимней спячки фермы. Эсси взяла с собой бутылку «краг брута» и охладила ее в кулере. Ко времени приземления мы с ней вели себя будто расшалившиеся девчонки — пели и хохотали, как сумасшедшие. Сопровождавшая нас в джипе добровольная наземная группа явно не одобряла такого поведения, считая, что это непрофессионально, но мы не обращали на них внимания. То был незабываемый день. Теперь же наш, и только наш возлюбленный аэростат, заботливо упакованный, хранился вместе с гондолой и всем прочим в помещении гаража Эсси, неподалеку от ее дома, ближе к концу галечной косы.