Убийство Михоэлса - [30]

— Вам все понятно?

Фефер закивал:

— Все…

После этого отчеты стали занимать у него часа по два, а то и по три. Даже Михоэлс обратил внимание на его красные от недосыпа глаза.

— Вы что, стихи по ночам пишете? — поинтересовался он.

— Поэмы, — буркнул в ответ Фефер.

Утешало лишь то, что Хейфец теперь одобрял его работу. Даже выдал однажды двести долларов — на мелкие расходы. Это была огромная сумма. За поэму он столько не получил бы.

А встречи шли одна за другой. С деятелями из ВЕКа, с конгрессменами, с президентом Американской федерации труда Грином, с Оппенгеймером, Эйнштейном, Чарли Чаплином, Фейхтвангером, с директорами банков, с деятелями из Всемирного еврейского агентства. Казалось, вся Америка жаждет заполучить к себе в гости Михоэлса и поговорить с ним о Крыме. И почти на каждой встрече разговор заходил о тех самых мелочах: есть ли на стенах квартиры Молотовых картины, какие, какой ковер, какая мебель. А дамы — те просто помешались: в чем ходит жена Молотова дома, какие пуговицы на ее домашнем платье, носит ли кольца и серьги, какие. Эти вопросы и самого Михоэлса довели. Ему объяснили: это же американцы, они любопытны, как дети, им личная жизнь великих мира сего — хлебом не корми.

И вот Хейфец исчез. Ну что ты будешь делать? Хоть плачь! Можно, конечно, ответы выбросить. Но ведь жалко — столько труда!

Ладно, подождем. До отъезда в Мексику еще три дня. Может, все-таки появится Хейфец. Или человек от него, с паролем: «Хейфец передает вам большой привет».

Но ни Хейфец не появлялся, ни человек с паролем.

День перед отлетом в Мексику выпал на удивление свободным. Михоэлса отвезли в госпиталь — делать рентген, проводить хирургический осмотр. Фефер наконец отоспался, даже «брэкфест» проспал, поднялся только к ленчу. Еще бы поспал, но пропускать ленч было жалко, потом придется покупать на улицах «горячих собак», а ленч был бесплатным, все расходы несла принимающая сторона.

После этого американского «второго завтрака» он принял душ, тщательно побрился, надел новый, купленный в универмаге «Вулворт» летний чесучовый костюм и вышел из отеля — никуда, ни за чем, просто погулять по тому же Бродвею, словно богатый турист. А он и был богатым — двести долларов даже не начинал тратить, да и суточные были почти целые. Конверт с отчетами он на всякий случай сунул в карман — не оставлять же в номере.

На углу Бродвея и 42-й авеню ему на глаза попалась вывеска: «Пост». Он остановился и даже хлопнул себя по лбу. Как же он сразу не догадался! Почта. Вот что его выручит. У них же наверняка, как в Москве, есть окошечки «до востребования». Вот он и отошлет отчеты «до востребования». На имя Хейфеца. А потом, при встрече, ему сообщит. А если Хейфец вообще не возникнет? Вдруг его отозвали в Москву или перевели в какую-нибудь другую страну? Не годится. Вот кому он отправит отчеты — самому себе. Правильно. Вернется из Мексики — заберет. А пока пусть себе спокойно лежат.

Фефер вошел в офис, купил большой конверт и сунул туда листки отчетов. Кое-как сообразил, как написать адрес. У них, оказывается, все наоборот: сначала пишется фамилия адресата, потом дом и улица, а только потом город и страна. Заплатил какую-то мелочь за марку, даже получил квитанцию и вышел на улицу уже без всяких забот.

Хороший у него получился денек. Лучше некуда. И погода была хорошая, без дождя, но и не жаркая. И вообще. Он знал, что Бродвей оживает только к вечеру. Поэтому сначала пошатался по магазинам, шалея от витрин и полок, заваленных немыслимыми промтоварами, потом зашел в киношку, посмотрел «муви» — «Огни большого города» с Чарли Чаплином. На публику поглядывал снисходительно. Многие ли из них могут похвастаться, что знакомы с великим Чаплином? А он, Фефер, знаком. Был гостем в его доме в Голливуде, пил с ним виски, пожимал руку его восемнадцатилетней жене, дочери знаменитого драматурга О'Нейла. А самому-то, между прочим, — шестьдесят шесть. На секундочку! Живут же люди!

Вечерний Бродвей его разочаровал. Было, конечно, много огней, рекламы, но ожидал большего. Половина реклам так и не осветилась. Он наконец-то догадался: война.

Ну, штатники! Называется: терпят военные лишения. Расскажи кому дома — не поверят. Какие лишения? А вот какие. В «Вулворте» он едва голос не сорвал, объясняя, что ему нужны брюки с обшлагами. Нет. Оказывается, запрещено шить такие брюки: война, экономия материала. Пижамы продают на пять сантиметров короче: война опять же. Кофе в барах дают только одну чашку с двумя кусочками сахара. Вторую не дают: режим экономии, война. Нужно расплатиться, выйти из бара, снова зайти, тогда вторую дадут. Михоэлс, большой любитель кофе, изматерился: однажды пять раз подряд заходил в бар. Бензин — тоже режим экономии. Машиной можно пользоваться для бизнеса, а для удовольствия нельзя, полисмен может нагреть на десятку. Литвинов, наш посол в США, со смехом рассказывал: поехал на премьеру фильма «Миссия в Москву». Политическая картина, нужно было поехать. За квартал до кинотеатра машина заглохла. Не стал ждать, пока шофер починит, пошел пешком. Корреспонденты устроили сенсацию: вот это настоящий патриотизм, посол СССР ходит в кино пешком, потому что кино — это удовольствие.