Убийство Кирова: Новое расследование - [143]

Выражение «внутренне противоречивый» тоже скрывает заблуждение. Нам следовало бы подозревать фальшивку, если бы утверждения разных заговорщиков об одних и тех же событиях совпадали до малейшей детали, то есть если бы они не выказывали противоречий. Это прилагательное наряду с «неубедительный» встречаются в «реабилитационных» отчетах хрущевской и горбачевской эпох, в которых целью является объявление бывших оппозиционеров «невиновными» без доказательств. То же самое и с показаниями одного подозреваемого. Если подозреваемый сначала отрицает свою вину, а потом начинает признавать вину постепенно — обычная практика — то, конечно, его более поздние признания будут «противоречить» его более ранним признаниям, и его признания в целом будут «внутренне противоречивыми». На самом деле, и ожидают такого «внутреннего противоречия», и было бы подозрительно, если бы его не наблюдалось.

Употребление Лено слова «пытать» здесь представляет первый пример практики, которую мы называем «применение пыток, как дымовая завеса». Нигде Лено даже не пытается продемонстрировать, что свидетельства, полученные путем пыток, имели существенное, а уж тем более решающее значение в обвинениях против бывших партийных руководителей в деле об убийстве Кирова. Мы рассмотрим еще несколько примеров голословных утверждений Лено о пытках для оправдания своего отказа рассматривать показания, очень важных в убийстве Кирова, но фатальных для его собственной гипотезы о том, что Николаев действовал в одиночку.

Нас. 17, обсуждая применение пыток администрацией Буша в 2009 г., Лено ссылается на

…применение пыток Сталиным и его тайной полицией для получения фальшивых, но политически полезных «признаний» о террористических заговорах.

Неправильно называть НКВД «его» — подразумевая Сталина — НКВД, как делает здесь Лено. У нас нет абсолютно никаких доказательств — ни одного примера — того, что Сталин или его соратники применяли пытки «для получения фальшивых, но политически полезных «признаний» о террористической деятельности». Употребление Лено слова «его» здесь — это попытка выразить неявно, что по приказу Сталина пытали невинных людей, чтобы получить ложные признания, когда нет никаких свидетельств в подтверждение этого обвинения. Более того, если бы у нас все-таки были какие-то примеры, которые не означали бы, что «пытали всех», а, тем более что все, чьи показания противоречат гипотезе Лено, давали эти показания «под пыткой или угрозой применения таковых».

Бесспорно, правда, что НКВД при Ежове широко применял пытки, чтобы заставить невинных людей подписать написанные под диктовку признания вины. Мы имеем сейчас много свидетельств этого. Все эти свидетельства относятся к пост-ежовскому периоду, когда при Берии на посту комиссара НКВД рассматривалась ужасающая практика Ежова, арестовывались сотрудники НКВД, их судили и обвиняли, и повторно рассматривались дела осужденных людей. То есть все, что мы знаем о пытках подозреваемых в Советском Союзе в 1930-е годы, берет начало из расследований Берии, которые были поддержаны Сталиным. Ежов был вовлечен в заговор с целью свержения Сталина и партийного и правительственного руководства, а также убийства Сталина.

Лено не может привести ни одного примера применения пыток для «получения фальшивых признаний» от подсудимых на Московском процессе, важных для дела по убийству Кирова. Это еще один пример «пыток как дымовой завесы». Лено допускает, что все эти показания фальшивы, не рассматривая ни одно из них. Он использует голословное утверждение о пытках в качестве дымовой завесы, за которой Лено избавляется от всех свидетельств после 1934 г., которые противоречат его гипотезе.

Голословные утверждения Лено о «пытках» с целью избежать рассмотрения свидетельств Московского процесса тоже «россказни» — молчаливое признание того, что он осознает противоречие между свидетельствами и его предвзятой идеи, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что не было никаких оппозиционных заговоров. Здесь мы рассмотрим ряд примеров такой практики у Лено.

На с. 313 Лено спрашивает: «Почему Звездов и другие мнимые члены «ленинградского центра» признались?» и продолжает:

Затем были физические издевательства. Избиение и другие откровенные физические пытки официально не разрешались руководством НКВД в это время, но они, несомненно, происходили. Следователи, конечно, применяли другие формы пыток…

Лено пытается использовать это голословное утверждение о пытках, чтобы подвергнуть сомнению признания Звездова и других подсудимых только потому, что эти признания губительны для его гипотезы об «убийце-одиночке». Лено должен был проинформировать своих читателей в этом месте, что он не нашел абсолютно никаких свидетельств, что против них применялись пытки. Вместо этого он продолжает использовать слова «несомненно» и «конечно» без всякого на то обоснования. Лено даже не рассматривает возможность того, что Звездов говорил правду.

Нет никаких свидетельств о том, что к подсудимым Московского процесса применялись пытки. Мы подчеркивали в другом месте, ссылаясь на дело Валентина Астрова, сторонника Бухарина, которого допрашивали о Бухарине и который дал признания против него. В статьях, написанных после распада СССР, в то время как он был волен говорить абсолютно что угодно, старый