Убийство Кирова: Новое расследование - [141]

Имеет место масштабное «инвестирование» в эту историческую парадигму со стороны организаций и частных лиц. Оно является существенным не только для карьер множества историков. Это составная и к тому же существенная часть Холодной войны, рассказывающая о коммунизме.

Такая парадигма служит интересам влиятельных капиталистов, которые всегда жаждут принять аргументы, что невозможно положить конец эксплуатации человека человеком, что попытки покончить с ней ведут к еще большим ужасам, что те, кто хочет изменить мир путем коммунистической революции, на самом деле являются врагами человечества, потому что они могут лишь вызвать еще большие страдания и разрушения. Таким образом, «антисталинская» парадигма оказывает большую услугу делу эксплуатации и неравенства.

Подобно всем историческим парадигмам, «антисталинская» парадигма относительно невосприимчива к опровержению путем исследований. Ни одно исследование не может опровергнуть и ниспровергнуть парадигму. В то же время парадигма действует так, чтобы препятствовать исследованиям. Результаты исследований, которые не вписываются в парадигму, вероятно, просто проигнорируют или в лучшем случае сочтут неважными профессиональные историки в ведомственной структуре получения знаний — университетах и других научно-исследовательских институтах.

Настоящий труд, подобно работе, которую мы опубликовали ранее, и работе нескольких других исследователей, представляют собой прямой вызов и опровержение этой господствующей «антисталинской» парадигмы. Мы предрекаем, что его сочтут мало-значимым. Однако он получит и теплый прием — со стороны тех, кто стремится не к совершенствованию господствующих антикоммунистических взглядов, а к истине. Он для тех читателей, которые ищут критического разбора и анализа.

Приложение 1. Вопрос о пытках

На первых страницах своей 832-страничной книги Лено ссылается на то, что он называет «слоями доказательств» в деле об убийстве, самыми важными из которых являются:

1. Документы до убийства, касающиеся жизни Кирова и Николаева;

2. Материалы расследования убийства (Кирова) за декабрь 1934 г. — январь 1935 г.;

3. Документы из повторного «расследования» лет Большого Террора (1936–1938 гг.), многие из которых являются свидетельскими показаниями, данными под пыткой или под угрозой таковых (Л 8).

Лено не использует кавычки со словом «расследование», ссылаясь на расследование в декабре 1934 г. — январе 1935 г., но использует их в отношении расследования 1936–1938 гг. Он не поясняет эту разницу. Таким же образом Лено не заявляет о «пытках или угрозе применения пыток» в случае с расследованием 1934–1935 гг., но заявляет об этом в случае с расследованием 1936–1938 гг.

Читатель книги Лено обнаружит, что Лено все-таки рассматривает многие свидетельства следствия в декабре 1934 г. Лено предполагает, что некоторые признания, сделанные подозреваемыми в декабре 1934 г., вероятно, объясняются пытками, хотя он не представляет никаких свидетельств о таковых.

Признания ряда подсудимых на Кировском процессе в декабре 1934 г. приводят Лено в замешательство. Будь они подлинными, то весь тезис Лено — что Николаев был «убийцей-одиночкой» — полностью рушится. Однако Лено не может предъявить никаких доказательств, что они не подлинные, — например, что они были фальшивыми и либо давались по «сценарию», или же были получены от обвиняемых насильственным способом — «пытками или угрозой применения таковых», угрозами в отношении членов семей или какими иными средствами. В классическом примере «подмены посылки желательным для себя выводом» Лено просто допускает, что признания подсудимых на процессе в декабре 1934 г. были фальшивыми.

Лено никогда не рассматривает никаких — вообще ни одного — из множества документов за 1936–1938 гг., которые имеют отношение к убийству Кирова. Для любого объективного читателя, который имеет даже поверхностные знания об убийстве Кирова, это поразительное упущение, которое требует объяснения. Мы предполагаем, что Лено использует утверждение о пытках, чтобы избежать рассмотрения множества свидетельств, которые при рассмотрении, опровергают тезис его книги, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что все остальные, осужденные за участие в убийстве Кирова, были невиновны, но ложно обвинены Сталиным и/или НКВД. «Пытки» применяются в качестве «дымовой завесы» или «пугала», либо для того чтобы скрыть тот факт, что Лено уклонился от рассмотрения огромного множества важных свидетельств, либо чтобы «страхом» заставить читателя согласиться с решением Лено предположить, что весь этот материал был «сфабрикован» или вырван силой из подсудимых вопреки их воле. И тогда Лено не нужно вообще предоставлять аргументы или свидетельства, что дело было так.

Пугало «пыток» уже до этого применялось теми, кто пишет об истории СССР в 1930-е годы. Мы полагаем, что Лено делает как раз это в своей книге. Чтобы разогнать туман неразберихи, нам надо рассмотреть понятие «пыток» чуть более пристально.

Пытки и исторические проблемы, связанные с ними [146]

Со сталинских времен и по сей день никто не отрицал, что многие заключенные, арестованные по политическим обвинениям во время периода, когда Николай Ежов был главой (народным комиссаром) НКВД, особенно в период 1937–1938 гг., подвергались пыткам. «Реабилитационные» суды в хрущевские и постхрущевские времена часто «реабилитировали» подсудимых на основании того, что их пытали. Обычно это принимало форму объявления их обвинительных приговоров недействительными. В судебной процедуре даже в СССР в сталинскую эпоху показания, полученные от подсудимого с помощью пыток, были недействительны, и их по закону нельзя было использовать на суде.