Убийство Кирова: Новое расследование - [130]

• В главе 5 своей книги Эгге ставит в кавычки слово «блок»:

…Зиновьев, Каменев и двое проходивших по январскому процессу годом ранее, Г.Е.Евдокимов и И.П.Бакаев, теперь обвинялись не только в том, что знали о террористических целях своих сторонников в Ленинграде, но и в том, что принимали прямое участие в организации убийства Кирова. Их также обвинили в формировании «блока» с троцкистами и с самим Троцким.

Как мы уже говорили в нашей книге, существование этого блока доказано с 1980 г. по документам в гарвардском архиве Троцкого. Эгге, профессиональному историку, тема исследования которого — история СССР, непростительно не знать об этом.

Это значит, что Эгге совершенно неправильно анализирует «версию» Троцкого. Троцкий отрицал существование «блока», поскольку хотел сохранить секретность заговора. Однако это также означает, что весь анализ Троцким убийства Кирова — это преднамеренная фальсификация со стороны Троцкого. Поскольку он не хотел признать, что существовал реальный блок зиновьевцев, троцкистов и других оппозиционеров, то ему пришлось придумать версию, что это Сталин занимался здесь «фальсификациями», или, как выражался Троцкий, «амальгамами»!

• Эгге принимает без всяких сомнений истинность показаний, якобы данных во время хрущевских исследований убийства Кирова. Лено демонстрирует в своей книге, что Хрущев был полон решимости «доказать», что Киров был убит по приказу Сталина. Лено также приводит доказательства, что воспоминания о давно происшедших событиях часто, если не как правило, неточны — даже если мы предположим, что те, кто давал показания людям Хрущева в 60-е годы, действительно помнили, а не рассказывали этим дознавателям то, что те хотели услышать — что гораздо правдоподобнее. В сущности Эгге сделал предположение, что показания, данные во время сталинского периода, ложные, даже когда нет никаких доказательств, что они ложные, тогда как те, что были даны при Хрущеве, правдивы, даже когда нет никаких тому доказательств. Т. е. изначально Эгге не собирался расследовать убийство Кирова на основании доказательств. А это значит, что его вывод предопределен его предположениями.

• Эгге тратит много времени на несущественные, даже тривиальные вопросы. Его глава 6 суммирует «слухи и догадки». Фактически, как я доказал в предыдущей главе, слух об убийстве Николаевым Кирова из «ревности» или по «личным мотивам» исходил от самих заговорщиков, поскольку его можно проследить до Авеля Енукидзе. Эгге ложно заявляет, что слух о том, что жена Николаева, Ми льда Драуле, увлеклась Кировым, «появился в городе летом 1933 г.», и ссылается на Кирилину. Однако Кирилина не дает абсолютно никаких доказательств, что это так. Однако в остальном «слухи» не имеют отношения к историческому вопросу о том, кто убил Кирова и почему. Эгге тратит также много страниц на исследование смерти Борисова, телохранителя Кирова. Но это имеет смысл лишь в контексте попыток расследовать убийство Кирова — а Эгге игнорирует все свидетельства, которые у нас есть, о связи с каким-либо заговором. Так как Эгге настаивает, что Николаев действовал один и по личным мотивам, нет никакого смысла расследовать смерть Борисова.

• Эгге трижды цитирует важный труд «Генрих Ягода», но всякий раз по незначительным вопросам. Как мы подробно рассмотрели в 5 главе, этот первоисточник досудебных допросов Ягоды признан подлинным даже исследователями, которые являются убежденными антикоммунистами, и представляет собой первичное доказательство первостепенной важности о заговоре против Кирова. Поскольку Эгге ни разу не упоминает эти чрезвычайно важные факты, мы вынуждены предположить, что он намеренно скрыл их от своих читателей, так как они откровенно противоречат его теории, что Николаев был «убийцей-одиночкой».

• Эгге отмечает некоторые очень значительные факты в своей книге, и мы рассмотрим их здесь:

— Эгге сообщает, что Николаев сменил 13 мест работы за 15 лет, несколько последних из которых были с пребыванием на очень хороших должностях и с высокой зарплатой;

— он отмечает, что Николаев и его семья имели трехкомнатную квартиру в новом доме. Это было очень привилегированное жилье в Ленинграде в то время;

— Эгге не забыл написать, что в письме Кирову Николаев жаловался на то, что его дети «умирали от голода». Он жаловался, что не может найти работу и что работа была «необходима» (Эгге 37). Однако Эгге также подтверждает документами, что Николаев отклонил все предложения о работе (Эгге 33). Эгге замечает, что родственники Николаева единодушно заявляли, что семья не нуждалась;

— в своем «дневнике» — Эгге правильно замечает, что это было гораздо больше, чем просто дневник, включавший и другие записи — Николаев жаловался на бедность и голод. Короче говоря, Николаев явно лгал в этих записях «частного порядка». Эгге никогда не указывает этого. И тем более он не задает вопрос, с какой стати Николаеву делать это. Однако мы знаем, что Николаев позже дал показания, что он заранее сфабриковал эти записи, чтобы усилить видимость, что он убил Кирова по личным причинам. Но Эгге не рассказывает читателям, что Николаев говорил это. (Мы рассматривали признание Николаева об этом факте выше в настоящей книге.)