Убийство чёрными буквами - [24]

– Нет, – ответил Кинтайр.

Он прислонился к двери, наблюдая. Но увидел только, что Оуэнс стоит почти одетый, лицо у него спокойное. Он укладывает в чемодан льняной костюм, и руки его не дрожат.

– Что привело вас сюда? – спросил писатель.

В ответ Кинтайр спросил:

– Разве не слишком неожиданное стремление уехать?

– Мм, да, я принял такое решение несколько минут назад. Но ведь у меня больше нет причин оставаться здесь.

– Убийство Ломбарди.

Оуэнс покачал головой.

– Бедняга. Но что я могу сделать? Заверяю вас, полиция не просила меня оставаться в городе.

Он посмотрел на Кинтайра, улыбнулся и продолжал:

– Почему бы вам не присесть и не поговорить со мной? Я в основном свободен до прихода Клейтона. Он сказал, что придет сюда.

– Клейтон. А что… – Кинтайр медленно пошел к стулу, на который указал Оуэнс. Он продолжал бессодержательно говорить. – Я думал, Клейтон в Городе. Он мне сказал вчера за ланчем, что отправляется туда и в ближайшем будущем не собирается появляться по эту сторону залива.

– Правда? Я позвонил ему в «Фэйрхилл», как раз перед вашим приходом. Он был в своем номере.

Кинтайр сел.

– Что вы от него хотели?

– Я хотел сделать ему предложение насчет «Книги ведьм».

– Что!

– Спокойней! – посоветовал Оуэнс. – Ведь книга не принадлежит вам.

Кинтайр застыл от усилий не наброситься на Оуэнса. Наконец он смог сказать:

– Наверно, вы и меня хотели поэтому видеть. Чтобы предложить взятку, от которой отказался Брюс.

– Вижу, вы представляете себе искаженную версию. – Оуэнс говорил уверенно. – Да, предложение было бы аналогичное. Я не против споров о Борджиа, но вы, люди, живущие в научном мире грез, не понимаете, что остальным приходится зарабатывать на жизнь. У меня сейчас нет времени заниматься мелочами, и вообще в жизни есть гораздо более важные вещи. Я попросил Ломбарди отсрочить спор. Не лгать, только немного подождать. Ведь есть многое другое, о чем можно писать, кроме этой книги. Ему совсем не обязательно было поднимать проблему Борджиа. Может, через пять или десять лет…

– Поскольку вы сами подняли эту «проблему Борджиа», как вы ее называете, – ответил Кинтайр, – у нас, живущих в мире грез, не было выхода. Если мы видим ошибку, мы должны ее поправить. За что, по-вашему, нам платят?

– Известность, – ответил Оуэнс. – Гордость. Ритуальный поклон прошлому.

Он достал серебряный портсигар, извлек из него длинную сигарету и постучал по ней ногтем большого пальца.

– Вы называете себя реалистом, – сказал он. – Тогда почему вы не признаете факты? Бремя учености, доказательств, асимптотическое приближение к истине – все это мертво. Исчезло вместе с обществом аристократов. Наш век пролетарский. – Он зажег сигарету. Его тренированный голос лектора продолжал звучать равномерно, вежливо, с легким оттенком печали. – Тот, кто танцует, должен платить музыканту, но тот, кто платит музыканту, выбирает мотив. Поскольку сегодня платят тупицы, чего еще можно ожидать, кроме марша тупости? Когда-нибудь вас уволят во имя правительственной экономии. Я продержусь немного дольше, потому что я слежу за уровнем глупости и приноравливаю к нему каждую свою следующую книгу, но рано или поздно публике станет трудно читать и мои книги. Тогда я буду жить на инвестициях и, может быть, даже вернусь к честной науке. Но не сейчас. Сейчас я должен выжить.

Кинтайр, увлекшийся помимо собственного желания, медленно сказал:

– Конечно, это век здравого смысла. Но что позволяет вам думать, что он продлится настолько долго, что вы сможете воспользоваться своими инвестициями? Это ведь еще и так называемый атомный век.

Оуэнс приподнял плечи и изящно опустил их.

– Откуда мне знать, что завтра я не попаду под машину? Нужно оценивать ситуацию и действовать по вероятностям.

Кинтайр наклонился вперед.

– Все вероятности к худшему, – сказал он. – Всякий, кто утверждает, что люди, собравшиеся в одном помещении, вооруженные гранатами и ненавидящие друг друга, будут вечно вести себя разумно, минует, насвистывая, кладбища десятка предыдущих цивилизаций. Но я верю, что наука, строгое мышление – это фактор, способствующий выживанию. И именно наука сделает сто́ящим культурное возрождение. Поэтому я не перестану стараться. Я не зря это делаю.

Он встал; не выше Оуэнса, но широкоплечий, и мышцы движутся гладко и уверенно.

– Поэтому верните мне рукопись, – закончил он.

Противник продолжал слегка улыбаться, но он услышал. Кинтайр увидел, как у него заблестели щеки и лоб. Зрачки, смотревшие на него, расширились и превратились в два темных бассейна.

– О чем вы говорите? – резко спросил Оуэнс.

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Вы взяли «Книгу ведьм». Верните ее, и больше не будем об этом говорить. А иначе…

Кинтайр стоял совсем рядом с писателем. Оуэнс попятился держа сигарету как бесполезный меч.

В дверь постучали. Оуэнс обвис от облегчения.

– Входите! – крикнул он.

Кинтайр с опозданием понял, что попал в ловушку. Оуэнс так подбирал слова, чтобы он должен бы на них ответить. И это дало ему преимущество в несколько секунд, которые могут означать победу. Кинтайр принимал его за труса, который не выдержит даже схватку на словах.