Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - [219]

Основания причин не в воле и власти человеческой… Они принадлежат воле Бога, лежат в Промыслах Всевышнего Творца и руководятся Им. Это тайна Божественной Мудрости, которая непостижима для ума человека и принимается им верою в начало всего от Единого Бога.

И этой Высшей Мудростью было определено нести скрижали Божественного завета русского народа Николаю Александровичу Романову, именно таковому по свойствам, качествам и натуре, каковым он был в своей жизни и в своем государственном служении народу «всея земли». Созданный по человеческой природе для семейной жизни, Государь, как человек, желал только одного – жить в своей Семье покойной жизнью семьянина, и принял тяжелый крест, назначенный ему Богом, с полной покорностью и с твердой верой в силу и руководительство всем Божьяго Промысла; сознавая свою человеческую слабость и немощность. Он по своей духовной силе и вере ни разу не возроптал:

«О Боже! зачем поставил Ты меня Царем!»

В несоответствии величественных духовных побуждений «Боговидца по небесной любви» с слабостями и несовершенствами человеческой натуры крылись основания той страшной душевной борьбы, которую пережил Государь в часы, предшествовавшие отречению. Обстановка последних двух суток, поставившая его в положение полного душевного и физического одиночества, оторвавшая и изолировавшая его не только от непосредственного соприкосновения, но и от возможности сношения с близкими и дорогими ему людьми, постепенно лишала его надежды справиться со своей внутренней неуравновешенностью, которую он так хорошо чувствовал и сознавал в себе и которой мучился и страдал всю свою жизнь. Это не было страдание за себя, за судьбу и участь своих близких, бесконечно и горячо любимых жены, детей; нет, над всеми его чувствами к своей Семье, к своему сыну преобладало одно, сильнейшее и всеобъемлющее чувство, чувство любви к России, к вверенному ему Богом народу. Он страдал за страдания всех своих подданных, за страдания, которые, по сознанию слабости своей воли, могли быть созданы России, народу им самим; он смертельно болел в этом сознании ужасом ответственности за них перед Богом, ужасом своего бессилия избавить, облегчить их страдания, всецело перелить их на себя. Он страдал как человек, но по его духовному совершенству страдания были сверхчеловеческими, «о которых и помыслить не умеет стоящий внизу человек», как говорит Гоголь.

Созданная вокруг него искусственная обстановка «всенародной революции» против него, кровавые сведения о будто бы кошмарных событиях, развивавшихся в столице, ее окрестностях и в других городах государства, распускавшиеся по линиям железных дорог тревожные, панические донесения и доклады ему представителей революционизировавшихся придворных, приближенных, общественных и политических деятелей, представления соблазнившегося «общественным увлечением» высшего командного состава, все и все, со всех сторон, создавали в его воображении развертывающуюся картину анархии, охватывавшую горячо любимый им народ и постепенно все больше и больше разраставшуюся, углублявшуюся, грозившую залить весь тыл страны, перекинуться на фронт и лишить государство всякой возможности продолжать внешнюю борьбу. И по мере того, как в представлении Государя разрасталась картина охватывавшей страну анархии, в нем беспредельно разрасталось пламя «небесной» любви к своему народу, могучей волной расширяя духовные побуждения и желания спасти его, остановить анархию, направить его снова по руслу мира, благоденствия и славы к тому Свету, из источников Которого питалась его собственная великая любовь к своему народу. Чтобы излить народу свою любовь, Государь был готов на все, готов пожертвовать собой, пожертвовать самым дорогим для себя – своей Семьей, своим сыном, пожертвовать жизнью своей и жизнью своей любимой, дорогой Семьи. Не было в нем житейских пределов, человеческих рамок, которые могли бы вместить в себе силу, чистоту и широту той нечеловеческой любви к ближнему, которая в эти часы начала Его агонии исходила и излучалась из величественности духовных побуждений его Самодержавия и его Помазанничества от Бога.

И сознавая свою человеческую слабость, свою немощность найти соответственное решение, он смертельно томился и непостижимо мучился в душевной борьбе и безнадежном одиночестве этих ужасных часов…

На то была Господня Воля.

Решение, не соответствовавшее ни его духовным стремлениям, ни стремлениям Богом данного ему народа, создали люди: Рузский, Родзянко, Алексеев, Гучков, Милюков, Керенский, Голицын, Великие Князья и сотни, тысячи других «собратий» интеллигентного круга, которые не в состоянии были понять его, но кои в создания решения были руководимы волею Промысла Всевышнего. Те же люди были причиною и тех колебаний в решении, которые предшествовали акту отречения и которые наблюдались в первые часы за ним, когда Государь хотел изменить преемственность власти и снова склонялся на передачу престола сыну. Все это не изменяет основного положения – диктуемые формы не соответствовали духу Помазанника.

2 марта в 3 часа 3 минуты дня, еще до приезда, в Псков комиссаров Гучкова и Шульгина, Государь подписал акт об отречении, в котором режущей яркостью сверкает несоответствие отразившихся в нем величественных духовных побуждений с вынужденной от Него идеей и формой решения: