Убийство арабских ночей - [24]

– Вокруг чего? – спросил я. – Если это был не гроб, то что вы собирались исследовать в музее?

Холмс с юмором посмотрел на собравшихся:

– Вы когда-нибудь слышали об Антуане Галланде, инспектор?

– Нет.

– И тем не менее весь мир знает о его трудах. Между 1704-м и 1712 годами он перевел с арабского на французский сказки «Тысячи и одной ночи», и до нас дошел его французский перевод. Мистер Уэйд особенно интересовался сказками, ибо он разделял ту точку зрения, по которой их прямой источник – это персидский текст, известный как «Тысяча сказок», хотя они и подверглись арабскому влиянию. Поэтому, когда ему представилась возможность купить первые двести страниц оригинальной рукописи Галланда вместе с его заметками и примечаниями…

– Стоп, – сказал я. – Вы намекаете, что ваша компания собралась лишь для того, чтобы бросить взгляд на несколько рукописных страниц?

Надо признаться, что сказал я это с сожалением, ибо, хотя всегда считал себя спокойным и трезвомыслящим человеком, меня, честно говоря, заинтересовал весь бред этого вечера, а объяснение Холмса разочаровало. Тот с удивлением посмотрел на меня:

– Да, конечно. Вот почему тут должен был присутствовать доктор Иллингуорд. Вы понимаете, мы получили заметки и примечания…

– И это все?

Джерри Уэйд, который наблюдал за всем происходящим с искренним и живым интересом, наклонился вперед.

– Вашу руку, инспектор, – сказал он. – Я чувствовал точно то же самое. Под вашим синим мундиром бьется сердце подростка (образно говоря), который читал «Остров сокровищ». Я сочувствую вам, и провалиться мне, если это не так – ведь ваши мечты о гробе рассеялись; и если у этого зануды есть хоть какое-то чувство…

– Во всяком случае, у меня есть чувство благопристойности, – возразил Холмс. Тон у него был ледяной, и я сразу же снова обрел здравый смысл. – Не забывай, что тут было совершено убийство, самое настоящее убийство. – Он повернулся ко мне с обеспокоенным выражением лица. – «Это все?» – спрашиваете вы. Господи, как вы не понимаете… Страницы рукописи Галланда! – Он рассеянно отмахнулся, словно я спросил его, что такое цивилизация, или задал вопрос, неподъемный для ответа. – Они могут пролить свет истории на…

– Свет истории может и подождать, – заметил Джерри Уэйд. – И я не буду особенно огорчаться. «Тут было совершено убийство». Хорошо. Но это еще не повод для инспектора Каррузерса с подозрением смотреть на нас потому, что мы не сокрушаемся и не скорбим по поводу смерти человека, о котором никогда даже не слышали. Я склонен, не чинясь, принять нормальную человеческую точку зрения, что все это очень интересно, когда оживают Арабские Ночи. Ваша беда в том, что сказки, как таковые, вас не интересуют. Вас интересует лишь классная шумная история вроде того, как султан убил шестерых своих жен, – но лишь потому, что она проливает свет на брачные обычаи Басры в 1401 году, когда там правил Хасан Чулочник. Но я уже почерпнул от вас и от Старика достаточно сведений, чтобы рассуждать на эту тему и помогать Ринки Батлеру в писании детективных историй. Но в глубине души я доподлинно знаю об этих азиатах только то, что они носили смешные одежды, говорили об Аллахе и убивали людей, которые покушались на священные реликвии. Мне этого вполне хватает. Я понятия не имею, чем персидские мусульмане отличаются от индуистов. Но я знаю, что мне достанется от гоблинов, если я не буду глазеть по сторонам, в чем и заключается секрет веселой жизни.

– Успокойтесь, мистер Уэйд, – вмешался я, когда он стал подпрыгивать на стуле, тыкая пальцем в Холмса. – Означают ли в таком случае ваши слова, что вы не… м-м-м… не связаны с музеем?

Холмс улыбнулся:

– Означают. Единственное занятие нашего Старика – это чтение: поглощать книгу за книгой, накапливая никому не нужные знания. Оттуда и идет его отношение – психологи называют это защитным механизмом. Для него мир – это набор достаточно привычных вещей и явлений, которые слегка сошли с ума; викарии лазают по водосточным трубам своих церквей, а лорд-мэр Лондона внезапно говорит королеве «Нет!», когда ее кортеж хочет въехать в пределы Сити.[3] Чушь! Я сто раз говорил ему, что вещи не станут более интересными, если перевернуть их вверх тормашками. А главное, Старик, заключается в том, что реальный мир не таков…

– В самом деле? – спросил я. – А я склонен согласиться с мистером Уэйдом.

Наступило краткое молчание, и Гарриет Кирктон в крайнем удивлении нервно повернулась ко мне.

– Господи, можете ли вы наконец сказать, что вам от нас надо? – вскричала она. – Почему вы все время ходите вокруг и около, и… и… я не знаю, но все это как-то странно… Почему?

– Потому, мисс, – сказал я, – что, возможно, один из вас врет. Что же до странностей, то викарий, карабкающийся по водосточной трубе, не более странен, чем смотритель музея, танцующий вокруг ящика с грузом и распевающий о жене Гаруна аль-Рашида. Или труп с кулинарной книгой в руке. Вы уверены, что и сейчас вам нечего мне сказать?

– Уверена!

Я кратко изложил набор фактов. Бакстер что-то бормотал, постукивая кулаком по столу. Но окончательно вывело их из равновесия упоминание о кулинарной книге. Холмс, продолжая сдерживаться, хотя на лице его ясно читалось выражение тихой ярости, повернулся к Джерри Уэйду.