Убийство-2 - [35]

— Он связался со мной через сайт. Писал электронные письма.

— Кто?

Человеку в синей робе было неприятно или даже стыдно разговаривать с ними.

— Он называл себя Единоверцем. Он казался… хорошим человеком. Ему вроде нравилось то, что я делал.

— Фанат? — спросил Странге.

— Что-то вроде. Он сказал, что снимает ролик религиозного содержания. Попросил разрешения загрузить его на мой сайт, чтобы все смогли посмотреть. Я не возражал. Дал ему пароль. И вдруг… этот ролик появился вчера вечером. Я не знал, что в нем снято.

— Нам необходимо увидеть все его письма, — сказала Лунд.

Кодмани только хмыкнул:

— Я не храню никаких сообщений. Стираю все, причем как следует, окончательно. Или я похож на дурака?

Странге отодвинул свой блокнот в сторону.

— А теперь докажите мне, что это все не сказки. Кто такой этот Единоверец, как вы думаете?

— Не знаю я! Если какие-то преступники достали мои листовки… я в этом не виноват. Их может взять каждый, я раскладываю их в библиотеках. Я же говорил — ничего противозаконного!

Адвокат самодовольно поглядывал на полицейских.

— Я понимаю, что не нравлюсь вам, — сказал марокканец. — Мы по разные стороны баррикады. Но… — Его длинный палец закачался перед носом Лунд. — Ваших законов я не нарушал. У вас нет права держать меня здесь.

Адвокат демонстративно посмотрел на часы и стал собирать бумаги.

— Мы следим за временем, — сказал он. — Продержите моего клиента хоть на секунду дольше положенного, и тут же окажетесь в суде.

Леннарт Брикс не проявил интереса к автору анонимных писем, называвшему себя Единоверцем. Он передал Странге список людей, с которыми Кодмани контактировал на религиозной почве, а также список покупателей его книг и адреса тех, кто зарегистрировался на его сайте.

— Допросите их всех. Мы нашли кровь на колючей проволоке недалеко от здания клуба ветеранов. Тот человек, которого вы преследовали, поранился. Но анализ ДНК ничего не дал.

— Что он искал в клубе? — спросила Лунд. — Зачем он вернулся?

— Не думаю, что сейчас это важно. Или?..

— Но зачем?

— Неважно, — повторил Брикс, уходя.

Она взялась за сумку.

— Я вернусь через час или около того, — сказала она Странге.

— Куда вы?

— Мюг Поульсен навещал вчера своего армейского товарища, его фамилия Рабен. Он сейчас в Херстедвестере. Я просила разрешения на разговор с ним, но мне отказали по каким-то медицинским показаниям.

Странге наблюдал за тем, как она торопливо перебирает бумаги на своей половине стола.

— Брикс хотел, чтобы мы занимались Кодмани.

— Разве он стал бы помещать такое видео на свой собственный сайт? Он фанатик, но не идиот.

— Значит, вы хотите поговорить с армейским другом Поульсена?

— Есть такая мысль… — Она улыбнулась, так как вычислила, что улыбка действует на него эффективнее всего. — Есть еще одно дело, поэтому могу задержаться. Так что вернусь не через час, а, скажем, через два. Или…

Ручка, которая ей нравилась, закатилась на его половину стола. Она потянулась за ней, зацепила рукавом чашку с холодным кофе, опрокинула ее, пролив содержимое на бумаги.

Ульрик Странге моргнул, но не произнес ни слова.

— Я позвоню, — пробормотала Лунд, схватила-таки ручку и торопливо пошла к выходу.

Майер жил все там же, на окраине Нёрребро. Лунд остановила машину у обочины, посмотрела в сторону дома. Ворота гаража были распахнуты. Мотоцикла там больше не было, только в глубине виднелся запыленный микшерный пульт и прочее диджейское оборудование.

Дождь пока не начался. Майер играл во дворе с двумя из трех своих дочек. Девочки выросли с тех пор, как Лунд видела их, превратились в настоящих белокурых красавиц. Они радостно бегали вокруг электрического кресла-коляски отца.

На стене висела баскетбольная корзина — настоящая, а не та игрушечная, которую Майер пристраивал в их общем кабинете в день своего появления.

Он выхватывал у девочек мяч, стучал им по утоптанной твердой земле, потом бросал, целясь в кольцо. Руки у него стали более мускулистыми, чем запомнилось Лунд, но она не хотела задумываться об этом. Она сидела за рулем и наблюдала.

Майер дважды забросил мяч в сетку, трясясь от смеха. Потом позволил девочкам перехватить инициативу, подбадривал, уговаривал, хвалил их, пока наконец и им не удалось попасть в кольцо несколько раз.

Ее сердце чуть не разорвалось при виде того, как он наклонился вперед, спрятал свою лопоухую голову в руки и притворился, будто рыдает, дергая плечами. Слабый, жалкий вопль достиг ее ушей. Ей довелось увидеть, как он плачет по-настоящему, в больнице, когда она попыталась снова втянуть его в дело Бирк-Ларсен и добилась лишь того, что Майер взвыл, как зверь, и тот животный крик до сих пор преследовал ее. Лунд сама не понимала, как она могла быть такой слепой. Майер кричал тогда о том, что она не умеет ни с кем поддерживать отношений, ни с кем не умеет быть близка.

Марк, еще совсем юный Марк, а не этот почти взрослый, спокойный, умный юноша, который жил сейчас в семье отца, тоже так считал. «Мама, тебе интересны только трупы, а не я».

Это было не так. Так не могло быть. Просто…

Майер перестал играть. Он смотрел на улицу. В ее сторону. Он был хорошим копом, даже сам не знал, насколько хорошим. Она научила его смотреть и видеть.