Убийственно тихая жизнь - [11]

Гамаш быстро открыл дверь, надел твидовую шляпу и тепло улыбнулся девушке. Он протянул руку, и, мгновение поколебавшись, она пожала ее.

– Я старший инспектор Гамаш.

– Для меня большая честь.

Она открыла для него пассажирскую дверь автомашины без полицейской раскраски, и Гамаш безошибочно уловил запах кофе в бумажных стаканчиках из «Тима Хортона»[12] и еще один аромат. Бриош. Молодой агент выполнила домашнее задание. Кофе из фастфуда он пил, только расследуя очередное убийство. В его мозгу этот кофе настолько прочно был связан с командной работой, долгими часами, стоянием на морозе, влажными полями, что стоило Гамашу почуять этот запах из стаканчика, как сердце у него начинало учащенно биться.

– Я скачала предварительный доклад с места преступления. Распечатка лежит в папке сзади.

Николь махнула рукой в сторону заднего сиденья. Она ехала по бульвару Сен-Дени на шоссе, которое через мост Шамплена уходило за город.

Остальной путь они проделали молча – Гамаш читал скудный отчет, прихлебывал кофе, жевал булочку и смотрел, как фермерские поля смыкаются вокруг Монреаля, потом переходят в холмы, затем в более высокие горушки, деревья на которых щеголяли осенней листвой. Они свернули с центральной магистрали Восточных кантонов на проселочную дорогу и минут через двадцать увидели побитый знак, сообщавший им, что Три Сосны находятся в двух километрах от этой второстепенной дороги. После двух-трех минут зубодробительной езды по грунтовой дороге, похожей на стиральную доску, их ожидал неизбежный парадокс. У пруда стояла старая каменная мельница, утреннее солнышко грело ее стены из плитняка. Вокруг росли клены, березы, дикая вишня, еще сохранявшие свои хрупкие листья, словно тысячи счастливых рук махали им, радуясь их приезду. И – полицейские машины. Змеи в раю. Впрочем, Гамаш знал, что полиция – это не зло. Змея обосновалась здесь до их приезда.

Гамаш сразу же направился к собравшимся здесь взволнованным людям. Приблизившись, он увидел, что дорога уходит вниз, постепенно вливаясь в живописную деревню. Растущая толпа стояла на кромке холма. Кто-то смотрел в лес, где работали полицейские в ярко-желтых куртках, но большинство глядели на него, на Гамаша. Он видел такое выражение лица бессчетное количество раз – у людей, отчаянно ждущих новостей, которых они отчаянно не хотят знать.

– Кто это? Вы можете сказать нам, что случилось? – спросил за всех высокий человек благородной наружности.

– Прошу прощения, я еще не был на месте преступления. Как только у меня будет информация, я поделюсь с вами.

Этот ответ не устроил человека, но он кивнул. Гамаш посмотрел на часы: одиннадцать, воскресенье, День благодарения. Он отвернулся от толпы и пошел туда, куда они смотрели, – туда, где в лесу наблюдалось движение и где его ждало одно-единственное место полного покоя.

Участок вокруг тела и работающих с ним полицейских, которые наклонялись словно в каком-то языческом ритуале, был огорожен желтой полицейской лентой. Большинство из агентов работали с Гамашем не первый год, но у него всегда оставалось одно открытое место для стажера.

– Инспектор Жан Ги Бовуар, это агент Иветт Николь.

Бовуар галантно поклонился:

– Добро пожаловать.

В свои тридцать пять Жан Ги Бовуар вот уже более десяти лет был заместителем Гамаша. На нем были вельветовые брюки и шерстяной свитер под кожаной курткой, шея залихватски обмотана шарфом. Вид у него был намеренно небрежный, что гармонировало с его тренированным телом, но входило в противоречие с его напряженным состоянием. При внешней расхлябанности Жан Ги Бовуар был весьма сосредоточен.

– Спасибо, сэр, – ответила Николь и подумала: сможет ли она когда-нибудь чувствовать себя на месте убийства так же легко, как эти люди?

– Старший инспектор Гамаш, это Робер Лемье, – представил Бовуар молодого полицейского, уважительно стоявшего за полицейским кордоном. – Агент Лемье дежурил в полицейском отделении в Кауансвилле. Он принял вызов и немедленно прибыл на место преступления. Огородил его и потом вызвал нас.

– Все правильно, – сказал Гамаш, пожимая руку полицейскому. – Вам ничего не бросилось в глаза, когда вы приехали?

Этот вопрос, похоже, ошарашил Лемье, который надеялся всего лишь, что его не прогонят с места преступления и позволят остаться и наблюдать. Он никак не предполагал, что увидит Гамаша, а уж о том, чтобы отвечать на вопросы, у него и мыслей не было.

– Bien sыr, я тут видел одного человека, англичанина, судя по его одежде и бледному лицу. У англичан, как я замечаю, слабые желудки, – с удовольствием поделился он своим прозрением со старшим инспектором, хотя это откровение только что пришло ему в голову. Лемье понятия не имел, действительно ли англичане более склонны бледнеть, чем истинные франкоязычные квебекцы, но ему такое замечание показалось уместным. И еще он полагал, что англичане не имеют вкуса – одеваются как попало, и этот человек во фланелевой рубашке в клетку никак не мог быть франкоязычным. – Его зовут Бенджамин Хадли.

С другой стороны огороженного лентой участка Гамаш увидел человека средних лет, который сидел, прислонившись спиной к клену. Высокий, худой, он имел очень-очень больной вид. Бовуар проследил за направлением взгляда Гамаша и сказал: