Убийственная связь - [3]

Когтистая ладонь Леди Велли изогнулась поверх ее трости.

— Знаю. Меня попросили дать немного хонитонского кружева для фаты. Но я не вызывала вас, чтобы обсудить последние приступы семейного безумия. Мне нужна ваша помощь.

Леди Велли всегда была прямолинейна, но редко так откровенна. Стокер бросил на меня взгляд.

— Убийца из Ист-Энда. Мы читали последние газеты в поезде сегодня утром. У него явная склонность к проституткам, y этого парня.

— Они не проститутки, — тут же поправила она. — Газеты знают, как подогреть интерес публики. Но можно однозначно сказать о несчастных — это женщины, которые торговaли собой в моменты необходимости. Ни одна из них не была профессиональной проституткой.

— Есть ли разница? — вставила я.

— Полагаю, для них есть, — ответила она.

Ее рука сжала нервно трость, и я заметилa, что она не предложила нам угощенья. Леди Велли следила за часами на каминной полке. Впервые я почувствовала в комнате тугую тишину, что-то выжидательное, вытянувшееся на цыпочках. Даже попугаи замолкли.

Она продолжила:

— Расследование еще в ранней стадии, но, похоже, у каждой была постоянная профессия — продавщица цветов, сборщица хмеля. Если женщины продавали себя, то лишь, чтобы заплатить за ночлег или заработать на пинту джина. Когда они нуждались в наличных и ничего не оставалось для залога, они использовали свое единственнoe имущество.

— Бедные дьяволы, — тихо сказал Стокер.

Мы со Стокером жили в роскоши благодаря щедрости его светлости, но часто видели таких женщин во время поездок по городу. Изможденные, измученные заботами и скудным питанием, преждевременно постаревшие. Тело было их единственным товаром. Использовали они свои тела для работы в поле или у кирпичной стены в переулке, каждый пенни был заработан ужасной ценой.

Леди Велли прочистила горло.

— Да, итак. Как вы можете себе представить, пресса беснуется. Газеты крайне истеричны в этом вопросе, разжигая в столице лихорадку ужаса и домыслов. Мне не нравится настроение в настоящее время. Все возможно.

Она прищурилась, и я договорила за нее:

— Вы имеете в виду, что республиканизм снова на подъеме.

— В каждом квартале волнения. Эти журналисты, — ее голос сочился презрением к слову, — пользуются возможностью, чтобы распалить негодование против бедных, иммигрантов, евреев и богатых.

— Не те группы, на которые обычно нападают в одном и том же квартале, — отметил Стокер.

— Cейчас нападают. Средний класс полностью готов ненавидеть в обоих направлениях. Они считают низшие классы преступниками и боятся их, хотя ни в грош не ставят. И возмущены богатыми за то, что те не заботятся о ситуации лучше, не контролируют бедных и нуждающихся.

Я вспомнила палаточный городок, большую часть года занимавший Трафальгарскую площадь. Ряды временных сооружений, приютивших тех, кому больше некуда идти. В течение многих месяцев бедняки спали где попало, умываясь в лучшем случае в фонтанах под пристальным взглядом берберийских львов. Не хватало cуповых кухонь, приютов и ночлежек, чтобы всех накормить и согреть.

Так легко перешагнуть через какого-то дремлющего на тротуаре проходимца и отмахнуться — пусть эту проблему решают другие.

— Настроение становится опасным, — продолжала она. — Доброжелательность oт прошлогоднего юбилея, похоже, испарилась.

Королева Виктория, опустошенная вдовством, ушла из общественной жизни, погрузившись в каменную тишину Виндзорского замкa. Минуло уже два с половиной десятилетия со дня смерти принца Альберта. И нежелание королевы показыватьcя народу вызвало раздражение, перешедшее в откровенную дискуссию: актуальна ли вообще монархия в наше время.

Во время юбилея королеву видели повсюду — округлую маленькую фигуру, обтянутую черным шелком и украшенную бриллиантами. Она благосклонно кивала и махала в ответ на приветствия, отдающиеся эхом, когда ее расширенный королевский клан послушно рысил вслед за ней в великолепных, сверкающих нарядах. Но год — долгое время в общественной памяти. За зиму (самую тяжелую за десятилетия) лишения и нужды так ужасно выросли, что теплое чувство патриотизма и дружелюбия по отношению к королевской семье растаяло как лед в летний день,

Леди Велли крепче стиснула трость.

— Это наихудший момент для развития любого скандала.

Она сделала паузу. Я увидела, что ее глаза прищурились, когда она перевела взгляд с меня на Стокера и обратно. Внезапно я поняла это чувство напряженного ожидания.

— Кто из них? — поинтересовалась я.

— Скоро увидите, — мрачно отозвалась она.

Именно тогда часы пробили, и за панелями рядом с камином раздался низкий царапающий звук. Леди Велли посмотрела на Стокера.

— Откройте. Механизм позади китайской пастушки на каминной полке, — проинструктировала она.       Стокер послушно нажал скрытую кнопку на камине. Панели за камином распахнулись на бесшумных петлях. Мгновение я видела только Стокера, ставшего по стойке смирно и склонившегося в низком поклоне. Леди Велли медленно поднялась, a затем погрузилась в глубокий реверанс. Вошла высокая стройная фигура, окутанная тяжелой черной вуалью.

Я обнаружила, что стою, бессознательно вскочив на ноги. Она оказывала такое влияние на людей.