Убийства в алфавитном порядке - [24]

– Наверное, и тех, убитых, знали? – Шливиньска решилась приступить к опросу. – Вам ведь известно, что я веду это дело?

– Конечно, – засмеялся Кунерт. – В Забегово нет человека, который не слышал бы об этом и не знал, что вас специально прислали из Ченстоховы, так как наши спецы завалили дело. Остается только ждать, когда этот ненормальный убьет следующего человека.

– В Забегово ничего нельзя скрыть. Тем более меня удивляет, что мы ничего не можем сделать с этим убийцей. Я тоже не могу похвалиться, что у меня дело пошло лучше, чем у моих предшественников.

– Типа, который убивал женщин в Катовице и округе, ловили, наверное, лет шесть. Я читал в газетах, что он совершил двадцать нападений. Но в конце концов все же поймали. Думаю, и вам когда-нибудь повезет.

– Да, но важно найти его как можно скорее.

– Конечно, – согласился сапожник, – прежде чем он прикончит столько, сколько тот, из Катовице.

– Но вы не ответили на мой вопрос. Знали ли вы убитых?

– Адамяка каждый здесь знал как облупленного. Я по кабакам не хожу, пиво у ларьков не пью, поэтому лично с Вицеком не встречался. Но слышал достаточно как о нем, так и о его «коллегах».

– Кто мог его убить?

– Я не раз об этом думал. Как, кстати, и каждый в нашем городе. Полагаю, этот сумасшедший не такой уж сумасшедший. Первым прикончил самого известного в городе хулигана. Другие сразу испугались и притихли. Адамяк и так рано или поздно сгнил бы в тюрьме или болтался на виселице. Его давно уже следовало посадить, но ему везло, он ни разу не нарвался на храбрую девушку, которая не испугалась бы глупой болтовни. Не за что его жалеть, пани поручник. Весь город вздохнул с облегчением.

– В том, что вы говорите, есть немного резонного. Согласна, Адамяк не был светлой личностью. Однако вершить суд и определять наказание – это все-таки компетенция государства, только оно имеет право наказывать за преступления. Хорошо бы мы выглядели, если бы каждый сам определял другому меру наказания.

– Конечно, это так, – признал сапожник, – но государство наказывает не всегда скоро. Возьмем, например, этого Адамяка. Сколько пьянок, сколько драк! Сколько девушек он изнасиловал вместе со своей бандой! Или об этом не знают в нашем городе? И что? Ходил мерзавец на свободе. Жил бы так и дальше, если бы не тот, кто сунул ему нож под лопатку.

– На Адамяка никто не подавал жалоб.

– Конечно, не подавали. Тот, кого избили, боялся идти в милицию, потому что в следующий раз живым бы не вырвался. Сжимал зубы и молчал. А девушки не хотели срамиться. Когда милиция прихватывала хулигана на каком-нибудь скандале, то потом на административной коллегии он получал тысячу или две штрафа и смеялся сотрудникам милиции прямо в глаза.

– Прокурор был бессилен. Даже если до него доходили какие-то слухи о насилии, но девушка не хотела подавать заявление, он не мог возбудить следствие.

– И вы считаете это справедливым?

– Не я составляла уголовный кодекс. Это делали люди более умные, чем мы. Очевидно полагали, что так и должно быть. Кодекс преследует цель не охраны насильника, а охраны женщины. Ей оставлено право принимать решение, оглашать ли о своем несчастье или сохранить его в тайне. Если бы насилие не влекло за собой всего остального… Вы ведь знаете, каковы люди и как они на такие вещи реагируют.

– Все это, возможно, и правильно, в теории. Но вы сами видите, каково оно все на практике в маленьком городе.

– Кроме Адамяка погибли еще три человека. Уважаемые люди, которые никому ничего плохого не сделали. Вы их знали? – Шливиньска хотела прекратить дискуссию.

– Сумасшедшему так понравилось убивать, что он уже не может остановиться. Разве угадаешь, что ему опять взбредет в голову? А тех убитых я не знал. Червономейский жил на другом конце города. Сюда к сапожнику ему ходить было далековато. К тому же он был садовод, а садовод, даже самый богатый, это плохой клиент.

– Почему?

– Садоводы мало ходят в обычной обуви. Все больше в кожаных сапогах. Так выгоднее. К тому же в теплицах и в садах много работы с водой. В сапогах легче. Огороднику двух пар кожаных сапог хватает на полжизни. К тому же такой богач мог и не подбивать себе подметки, а при необходимости покупать новую обувь.

Мастер попал в точку. Шливиньска вспомнила фотографию, сделанную милицейским фотографом сразу после обнаружения убийства. На ногах убитого были высокие черные новые сапоги.

– Ту пенсионерку, Марию Боженцку, я никогда в жизни не видел, – продолжал Кунерт. – Я не тот человек, который пользуется услугами подобных теток. Если мне нужно выпить бутылку пива или рюмку водки, я могу сделать это днем в государственном магазине. Кстати, мое здоровье не позволяет мне пить.

– Вы не похожи на больного.

– Я хорошо знаю, что долго не протяну. Врач сказал – у меня что-то не в порядке с внутренностями. Дает различные капли и порошки, но ничего не помогает. Хоть он и отрицает, но я думаю, это рак.

– Что вы говорите! Откуда сразу рак? Мало ли какие бывают у людей непорядки с желудком!

– Пани поручник, я о себе знаю. Каждому рано или поздно суждено умереть, и я не жалуюсь. Я одинок, свое прожил. Не на что жаловаться, нет причин и цепляться за жизнь. А Делькота немного знал. Раза два он приносил мне обувь в ремонт. Однажды зашел в мастерскую. Как раз никого не было, и Казик, это мой ученик, куда-то ушел. Делькот спросил меня, не куплю ли я кожу.