Убийцы цветочной луны. Нефть. Деньги. Кровь - [45]

.

Уайт не смог установить, задумывался ли брак Эрнеста и Молли — за 4 года до гибели Анны — с самого начала как часть преступного замысла или Хэйл принудил племянника обманывать жену уже после свадьбы. В любом случае план был настолько дерзким и бесчеловечным, что едва укладывался в голове. То есть Эрнест делил с Молли супружеское ложе, растил детей и все эти годы участвовал в заговоре против ее семьи. Совсем по Шекспиру:

О заговор,

Стыдишься ты показываться ночью,

Когда привольно злу. Так где же днем

Столь темную пещеру ты отыщешь,

Чтоб скрыть свой страшный лик? Такой и нет.

Уж лучше ты его прикрой улыбкой…

(«Юлий Цезарь». Сцена 1.

Перевод М. Зенкевича. — Прим. перев.)

Глава 16 Ради модернизации бюро

Уайт вместе с коллегами чувствовал, что продвигается вперед. Прокурор министерства юстиции направил Гуверу письмо, в котором писал о том, что за несколько месяцев, миновавших с назначения нового главы расследования, «успешно прояснились многие аспекты дел, и это преисполнило наши сердца духом энтузиазма»[383].

И все же в ходе расследования смертей родных Молли Беркхарт всплыла та же проблема, что и при расследовании убийства Роана. Не было объективных доказательств или показаний свидетелей о том, что Хэйл совершил какое-либо из преступлений сам или чужими руками. Уайт понимал, что без неоспоримых доказательств ему не подобраться к этому субъекту, скрывавшемуся за спинами адвокатов, величавшему себя «преподобным» и пользовавшемуся покровительством шерифа, прокуроров, судей и других высокопоставленных чиновников штата.

В отчетах агенты докладывали, что Скотт Мэтис, владелец фирмы «Биг Хилл Трейдинг Компани», а также опекун Анны Браун и Лиззи, — «отъявленный мошенник и явно находится под влиянием Хэйла»[384]. Компаньон Мэтиса, судя по всему, «шпион их обоих и практикует нечестные сделки, направленные на эксплуатацию индейцев». Начальник полиции Понка Сити «принимал от Билла Хэйла деньги», да и шеф полиции Фэрфакса «тоже никогда не выступит против Хэйла». Местный банкир и опекун «и слова не скажет против, поскольку у них много чего на него есть». Мэр Фэрфакса, «этот архиплут» — ближайший друг Хэйла. Пробывший в должности не один срок окружной прокурор — часть все той же системы, «никуда не годится» и «коррумпирован». Даже федеральный уполномоченный Управления по делам индейцев — «тоже в руках у Хэйла и сделает все, что тот ему велит».

Уайт понимал, что битва за торжество справедливости только начинается. Он писал в отчете, что Хэйл «подчинил себе всю местную систему управления и кажется неуязвимым»[385]. На первых порах Гувер хвалил Уайта, утверждая, что с тех пор, как тот возглавил расследование, «обстановка стабилизировалась, и оснований для порицаний или критики нет, что для меня несказанное облегчение»[386]. Теперь же нетерпение директора, прозванного одним журналистом «клубком проводов высокого напряжения»[387], росло день ото дня.

Из нового расследования Гувер стремился сделать рекламную витрину обновленного Бюро, над реформированием которого продолжал работать[388]. Требовалось противопоставить нечто серьезное неприглядной картине, оставшейся после деятельности Бёрнса и его коррумпированных детективов, и Гувер сделал упор на интеллект и рациональные методы управления. Основывались они на теориях Фредерика Уинслоу Тэйлора, инженера, считавшего, что предприятием необходимо управлять «на научной основе». Каждый элемент трудового процесса должен быть подвергнут детальному анализу и нормирован. Применяя данные методы в сфере государственной службы, прогрессивисты пытались создать новую модель управления, которая покончила бы с порочной традицией кумовства и коррупции. По их мнению, необходимо сформировать новый класс чиновников-технократов, которые покончат с засильем бюрократии, что напоминало стиль работы президента Герберта Гувера — «великого инженера», прославившегося оперативным управлением усилиями по оказанию гуманитарной помощи во время Первой мировой войны.

По позднейшему утверждению историка Ричарда Джида Пауэрса, директор Гувер увидел в прогрессивизме отражение собственной одержимости организацией и общественным контролем. Кроме того, тот позволял ему, холодному кабинетному функционеру, выдавать себя за энергичного поборника новой научной эры. То, что Гувер ни разу в жизни не стрелял в преступника, данный имидж лишь укрепляло. Журналисты писали, что временам «полицейских ищеек, бесшумных туфель, потайных фонариков и накладных усов» приходит конец, что отныне следователи Бюро станут перенимать технократические методы организации труда[389]. В одной из статей о Гувере писали: «Он играет в гольф. Кто из легавых старой школы был способен на такое?»[390]

Однако в рьяном реформаторстве прогрессивистов проглядывало и кое-что неприглядное. Многие из них — преимущественно белые протестанты из среднего класса — питали глубокое предубеждение к черным и иммигрантам и были настолько уверены в своей правоте, что презирали всякие демократические процедуры. Эта сторона прогрессивизма отражалась и во взглядах самого Гувера.

Когда он радикально реформировал Бюро, упразднив дублировавшие друг друга структуры и централизовав полномочия, Уайт и другие руководители на местах получили больший контроль над агентами отделений. Однако возросла и ответственность за поступки подчиненных, как дурные, так и хорошие. Уайту вменялось в обязанность регулярно заполнять анкеты, отмечая профессиональное соответствие агентов по стобалльной шкале в таких областях, как «уровень подготовки», «умение делать выводы», «внешний вид», «работа с документами» и «лояльность». Сумма всех баллов и была оценкой агента. Однажды Уайт доложил, что один из его агентов получил все 100 баллов, на что директор резко ответил: «К сожалению, лично я не способен представить, чтобы какой бы то ни было агент Бюро мог заслужить подобную оценку»