Убийца теней - [16]

– Братом называешь… – утверждение? вопрос? Голос хрипловатый, но не дрожащий. – Вот ведь какого прислали сегодня…

И – закончилось. Разжались руки, сполз Талвеон на пол. Теперь понятно уже, что если и не сломила, то измотала его тюрьма.

Лорк, не желая почему-то сверху вниз смотреть на этого человека, уселся, поджав ноги, не думая, подобает ему это или нет.

– Не хотите ли покаяться в своих грехах, брат Талвеон? Творец мира не отвергнет искреннее покаяние…

Словно не слушая или не слыша, Талвеон сквозь решётку опять уставился на Лорка. Будто тот не на расстоянии какого-то шага сидел, а очень далеко, и узник пытался черты его лица рассмотреть – так вглядывался пристально. От постоянной темноты, что ли, зрение у него испортилось?

– Ну надо же, бывают ещё такие…

Снова улыбнулся Талвеон. Но не так, как вначале, изломанно и почти зло, а едва уловимо, с оттенком странной мечтательной нежности. Теперь Лорк ясно видел, что человек этот моложе, чем он думал о нём. Если и больше трёх десятков лет ему, то не намного больше. Только движения какие-то у него скованные, неуверенные, не как у молодого. Ну, тут и будут скованные, когда в такой клетушке сидишь безвылазно.

На ответ Лорк уже не надеялся. Если и заговорит этот Талвеон, то уж точно не о покаянии. Не гордиться брату Лорку тем, что вот, сидел еретик год в тюрьме и ни перед кем из двухбережников от своих ложных взглядов не отрекался, а перед ним, Лорком, взял да и произнёс отречение. Может, Талвеон и не слышит толком, и не понимает, что говорят ему, помешался в заточении… Но как же тогда этот его взгляд? Не смотрят так умалишённые…

– Мне, мальчик, как всем, есть в чём каяться, да только не в том, в чём ты думаешь.

Неожиданно прозвучали его слова. И не понять, что неожиданнее: ясность их и связность, или обращение это – «мальчик»… Лорк не нашёлся, что ответить. А Талвеон угадал:

– Тебе и не надо говорить ничего. Ты вот пришёл, и веру мне вернул, помог… За это и я тебе помогу.

– Какую веру? – понимая, что говорит не то, что нужно, спросил Лорк.

– А в людей веру… Он тебя сыном злого духа называет? Говорит, твоя мать грешница, своё тело демону предала? Не верь. Неправда это.

Такие речи Лорка совсем уж потрясли. Во рту у него мгновенно так же сильно пересохло, как в тот момент, когда Воллет его с книгами застал. Опять подумал он, язык не повернётся вопрос задать. Но повернулся:

– А вы откуда знаете?

– Что знаю? Что неправда?

– Что меня называют так… и что неправда тоже.

– Про то, что называют, мне… друг один сказал.

Тут Талвеон пристально, с улыбочкой, уж точно полубезумной, уставился Лорку за плечо, как будто этот его «друг» неведомый там стоял. Поддался Лорк, оглянулся. И конечно, не увидел никого. Видно, правду говорят, что этот Талвеон людей обольщал, увлекал своей ересью. Не обмануло Лорка первое впечатление: есть в нём необыкновенная эта сила, для которой названия не подберёшь… Но сумасшедший он. Точно, сумасшедший.

А про Воллета-то правильно угадал… Так вот и доказательство: с нечистой силой знается. Злые духи ему подсказки дают, но они его с ума и свели.

Талвеон молча смотрел на Лорка через решётку. И другой это был взгляд уже, не острый, не пронзительный, но и не мечтательно-задумчивый, а такой понимающий, как если бы свободно узник в душе своего «исповедника» читал, насквозь все его противоречивые чувства и мысли видел. А у Лорка аж губы дрожали – так спросить хотелось… о чём? Обо всём и сразу, тысяча вопросов. Едва сдерживался, твердил себе, что нельзя с этим человеком разговоры разводить. С такой-то силой, которая сквозь жалкий, неприглядный вид прорывается, что ему стоит любого своими речами увлечь?..

Вдруг вздрогнул Лорк: что за звук, вроде, пищит кто-то потихоньку? Тьфу ты, и правда, пищит, а он так дёрнулся, словно дикий зверь над ухом зарычал. Поведёшься с безумным, сам разум растеряешь. Но что там, в камере, на полу? Глаза уже к темноте малость попривыкли, точно различают что-то… Маленький серый комочек катится, остановился возле самой Талвеоновой руки, которой узник на пол опёрся. Да это ведь мышь! Вот дела: вредителя, которого в каждом доме прибить норовят, приручил Талвеон.

Тычется мышь носом узнику в ладонь, пищит требовательно.

– Вечером приходи, – сказал Талвеон. – Мне хлеба принесут, дам крошек тебе.

Зверёк звука голоса не испугался, покрутился ещё около ладони – и в угол камеры, обратно в свою нору, пополз. Так это забавно получилось, как будто понял, что, вот, сейчас нечем поживиться, надо ужина дождаться. Невольно улыбнулся Лорк. Но слова Талвеона тут же к другому, к серьёзному его вернули:

– То, что ты к книгам, к знаниям тянешься – это не плохо, а хорошо. А вот запреты – это да, плохо… А про злого-то духа правда или нет – если мне не веришь, у того спроси, кто у тебя больше доверия вызовет.

Снова не то холод в груди, не то жар. Ну и пусть, пусть необычная сила у этого человека есть, но не похож он всё-таки на злодея-еретика, души сетями лжи уловляющего. А сомнения да опасения ему, Лорку, страх внушает, страх и трусость позорная. Талвеон по-доброму говорит, не плохой он человек, не злой. Но тогда за что же в тюрьму посажен? Получается, не должен он тут быть… Нет, невыносимы все эти мысли. Нельзя рядом с ним дольше оставаться, прочь отсюда, прочь.