Убийца среди нас - [23]

— Ты, Петь, не давай волю нервам, придет он, никуда не денется, — говорила ему.

По утрам, для поднятия духа, сны рассказывала. Начинала обычно так:

— Уж такой сон, сынок, приснился — теперь ясней ясного: нонча к обеду как есть и заявится.

Но учитель не заявлялся.

День, о котором пойдет речь, тоже начался с рассказа матери о сне. И все у нее получалось так складно, что Парамошкин никак не мог после этого не придти. Мысли Петра сразу заработали. Где лучше с учителем встретиться: у гаража или там, где он снимает квартиру? А что если после уроков завернуть к гаражу? Придет, а он уже там. Вот здорово!

Как только уроки закончились, Красавин сразу пошел к гаражам. Мишки он теперь не опасался. Знал, что с Гунькиными у того не лады, а один напасть побоится. В который раз вспоминал по пути как учитель по-доброму ему помогал. Если что и не получалось, то никогда не кричал и не обижал. А без него все опостылело, даже учиться не хотелось. Петр шел, не оглядываясь. Пройдя длинную улицу, он свернул направо, пересек железнодорожное полотно, убегавшее в сторону сахарного завода, и вскоре вышел к гаражному кооперативу. Часть гаражей была построена раньше, а вот дальняя площадка, где находился и гараж Григория Ивановича, сплошь была завалена кирпичом, плитами, блоками и другими стройматериалами. Готовых гаражей на площадке было немного.

Красавин не мог даже подумать, что за ним, стараясь оставаться незамеченным, шел, постоянно озираясь по сторонам, Козлобаев.

В открытую с Петром он связываться не хотел, не раз обжигался. Решил бить из-за угла. Запомнив дорогу, по которой петлял Красавин, вскоре отстал и стал поджидать его возвращения. Петр дошел до гаража, расстроился, не увидев учителя, какое-то время покрутился у закрытых ворот и медленно побрел обратно.

Кругом было тихо и спокойно. Зато в выходные дни тут шума хоть отбавляй. Подумал, что завтра надо зайти к жене Парамошкина. Он у учителя дома был всего один раз, стеснялся.

Из-за угла недостроенной гаражной стены мелькнуло что-то недлинное, но упругое, и тут же из глаз посыпались искры, и он, вскрикнув от боли, упал рядом с плитами. Козлобаев ударил гибким металлическим прутом с гайкой на конце. Прут был обернут куском темной тряпки. Удар пришелся по касательной и не гайкой, да и больше по затылку и спине, но кожа на голове была рассечена. Упавшего Красавина Мишка бил пинками, пока тот не потерял сознание.

Проезжавший мимо водитель «Жигулей» выскочил из машины и бросился за убегавшим Козлобаевым. Но не догнал, тот юркнул за кучи кирпича. Вернувшись, достал бинт и стал перевязывать Петру голову. Мальчишка застонал.

— Слава Богу, жив, — сказал пожилой водитель. — Это кто ж тебя, малый, так отколошматил?

Петр не ответил. Открыв глаза, шепотом попросил отвезти домой.

Мать встретила плачем и причитаниями, но приставать с расспросами не стала. Знала, что сын когда надо сам расскажет. Бегать по соседям тоже не было резона — начнут пытать, что да почему. Пусть Петр сам разбирается.

Тело ныло, голова раскалывалась на части. Мать хотела отвести сына в больницу, но он отказался. Лежал на диване, уставившись в потолок, и воспроизводил в памяти случившееся. Внутри все кипело: догадывался, что это козлобаевские проделки. Это он для папаши, гад, постарался!.. Чем же ударил? И сколько же можно подкарауливать и бить из-за угла?! А вообще-то и сам хорош: успокоился, думал, что теперь Мишка побоится, а он как раз на это и рассчитывал. Ну, дождется, гад! На подлость — подлостью! Он знает, где это лучше сделать. Местечко тихое, безлюдное, кричи не кричи — никто не поможет.

Мать, как всегда, пыталась поддержать. Смысл поддержки один и тот же: «Господь бандюгу накажет, ему все наперед зачтется».

XV

Короткий осенний день незаметно сменили сумерки. Свет в комнате Красавины не включали. Петр лежал на диване с забинтованной головой. Два дня после случая у гаража в школу не ходил. В коридоре раздался звонок. Мать встала и включила свет. Петр подумал, что пришел кто-то из соседей, а может быть, из школы. Там уже знали о случившемся и сочувствовали. Но как только услышал знакомый и такой родной голос, сразу понял — это он! Несмотря на боль, поднялся с дивана и вышел в коридор… Да, это был Григорий Иванович, его учитель! Наконец-то! Глаза Петра наполнились слезами, скорее от радости, чем от боли. Передав матери коробку конфет, Парамошкин снимал с себя плащ. Он все такой же: сильный, красивый, только, может, чуть-чуть бледнее обычного. Увидев Петра с забинтованной головой, нахмурился:

— Это еще что?

— Ой, да у нас такое горе, даже сказать не знаю как, — ответила скороговоркой Галина Семеновна вместо сына. — После школы побили, а кто — не говорит.

— Ну и ну, — сузил глаза Парамошкин и внимательно посмотрел на Петра. Поздоровавшись с ним за руку, прошел в комнату, оглядел обстановку, развешенные фотографии в рамках, похвалил Галину Семеновну за чистоту и порядок. Она тут же хотела рассказать, с каким трудом выхлопотала квартиру, но Петр так на нее посмотрел, что мать ушла на кухню готовить чай.

Парамошкин сел, привалившись к спинке дивана. Помолчав, спросил: