Убивая Еву: умри ради меня - [2]

Я отказывалась признаться в этом даже самой себе, но ее извращенные ухаживания достигли своей цели. Одержимость начинается не сразу. Она подкрадывается к тебе, незаметно подползает, и вдруг – от нее уже никуда не деться. Впервые я увидела Вилланель случайно и опять же – в Шанхае. Я ехала на скутере, остановилась в пробке и заметила, как она шагает по тротуару мне навстречу – вся в черном, с зачесанными назад русыми волосами. Наши взгляды встретились, и я поняла – это она. Вилланель, когда захочет, умеет быть очень милой, но в тот вечер ее глаза были пустыми, как у змеи. Она утверждает, что тоже узнала меня, но я ей не верю. Она врет. А врет она, как дышит. В тот же вечер она заманила моего коллегу Саймона Мортимера в темный закоулок и зарубила его мясницким топориком. Жестокость убийства шокировала даже видавших виды следователей из шанхайского убойного отдела, которые насмотрелись на своем веку расправ «Триады» и прочих ужасов.

Вторая наша встреча произошла в Англии на обочине шоссе – она была спланирована с леденящей кровь гениальностью. Я возвращалась в Лондон из хэмпширского допросного центра. Со мной в машине был Деннис Крэйдл, высокопоставленный офицер МИ-5, признавшийся мне тем утром, что получает деньги от «Двенадцати», организации, которая заказывает Вилланель убийства. Я пыталась убедить Крэйдла сдать информацию о «Двенадцати» в обмен на неприкосновенность, а он в ответ принялся вербовать меня – офигенная, между прочим, наглость с его стороны, учитывая все обстоятельства.

Через двадцать минут после того, как мы выехали, нас остановила полицейская на мотоцикле. Конечно же это оказалась Вилланель, но я просекла слишком поздно. Она сказала, что скучает по мне. Коснулась моих волос, назвала мои глаза «милыми». В некотором роде все это было романтично. Они прокололи покрышки моей машины и умчались на мотоцикле, а я, несолоно хлебавши, осталась стоять на обочине. Крэйдл, вероятно, считал, что его спасают. На самом деле Вилланель отвезла его в глухое местечко неподалеку от Уэйбриджа, размозжила ему череп тупым предметом (полагаю, полицейским жезлом) и сбросила труп в речку Уэй.

Из Вилланель – та еще подружка, но я и не искала себе никаких «подружек» – ни в каком смысле. Я же была счастлива в браке с мужчиной. И хотя секс с Нико не был чем-то из ряда вон выходящим: никаких тебе комет с пылающими хвостами или взрывающихся сверхновых, никаких вурдалачьих завываний – меня в нем все устраивало. Он был редкий человек, неподдельно добрый. Другие люди меня не замечали, а Нико меня любил. Хвалил мою безнадежную стряпню, находил очаровательной мою нелепую манеру одеваться, постоянно говорил мне, вопреки очевидному, какая я красивая. А я в ответ поступила с ним гнусно. Знала наверняка, какую боль ему причиню, но все равно сделала это.

И все из-за Вилланель. Несмотря на весь зловещий ужас ее деяний, она внушала восхищение. Ее концентрация, ее педантичность, ее безжалостная ясность цели. Я шла по жизни, словно во сне, и вдруг появилась она, моя идеальная соперница.

Как потом выяснилось, Вилланель чувствовала то же самое. Работа на «Двенадцать» в качестве звезды-суперубийцы имела свои профессиональные и материальные выгоды, но она стала тосковать по возбуждению, которое уже не получала от рутинных политических убийств. У нее развился аппетит к опасности. Ей хотелось манить за собой дышащего ей в затылок охотника, который был бы достоин ее темперамента. Ей хотелось танцевать на лезвии бритвы. Она хотела меня.

Нико меня любил, и в его объятиях я всегда чувствовала себя в безопасности, но сатанинские игры Вилланель затягивали в бездну. Лишь после убийства Саймона я осознала весь безграничный диапазон ее психопатии. Я возненавидела ее, чего она на самом деле и добивалась. Она продемонстрировала мне себя с наихудшей стороны, чтобы посмотреть, не дам ли я задний ход. Но вместо этого я с удвоенной страстью продолжила преследование, что привело Вилланель в восторг – впрочем, она никогда не чувствовала особой разницы между ненавистью и желанием, между охотой и любовными ухаживаниями – и я, в конечном итоге – тоже.

Когда же я потеряла берега? Может, в Венеции, где, обнаружив, что Вилланель месяц назад побывала тут с другой женщиной, своей любовницей, я вдруг почувствовала укол ревности? Или, может, еще раньше, на обочине шоссе, после ее рассказа о той дождливой ночи в Шанхае, когда она проникла в мой гостиничный номер и разглядывала меня спящую? Но сейчас это уже не имеет значения. Важно только то, что, когда Вилланель позвала меня с собой, приказав бросить свою жизнь вместе со всем и всеми, что в ней были, я сделала это без колебаний.

К тому моменту я уже знала, что моя работа была ложью. Что с самого первого момента нашего знакомства с Ричардом Эдвардсом меня мастерски и коварно водили за нос. Когда Ричард попросил меня заняться Вилланель и «Двенадцатью», мне польстило, что он по достоинству оценил мои дедуктивные способности и интуицию. На самом же деле он все это время работал на «Двенадцать» и использовал меня, как канарейку в шахте, тестируя систему безопасности своей организации. Это была классическая операция под ложным прикрытием, и, проводя ее неофициально – по причинам, которые в то время казались мне вполне резонными, – он делал все, чтобы об этом ничего не пронюхали в МИ-6.